Том Пиккирилли - Да сдохни блин уже

Что наконец-то и приводит нас к «Да сдохни блин уже». Потому что только человек, способный окунуться с головой в нелепое приключение, дабы почтить память депрессивного писателя, может написать повесть, которую вы сейчас прочтете.

Полагаю, большинство фанатов Пика знают его в основном как писателя ужасов — и это правильно, я уверен, что «Хор больных детей» будет считаться классикой жанра. Но хоть я и обожаю жуткие истории, воспитан на Матесоне и все еще люблю Лавкрафта, иногда я все же уверен, что Пик в глубине души — настоящий писатель нуара.

Для меня «Да сдохни блин уже» начинается как оммаж Гудису, Томпсону, МакКою, Брюэру, Уилфорду и всей плеяде нуарщиков 50-х. Но конец пишет он один, используя свою пугающую и ошеломляющую силу.

С первого взгляда рассказ похож на истории Lion/Gold Medal, смешанные с этими чудесными, жесткими копскими фильмами 70-х: «Друзья Эдди Койла», «Злые улицы», «Команда», «Серпико», «Захват поезда Пелэм Раз-Два-Три» (с солидной порцией жареных южных картин типа «Широко шагая» и «Граница округа Мэйкон»). Словно «Побег» переснимает Кроненберг: дорога, пушки, разгон к неизбежной и кровавой гибели, и что-то течет из живота. Словно римейк «Жажды смерти» от молодой Кэтрин Бигелоу.

Но начинаясь как отсылка к зачинателям жанра, история сворачивает туда, куда те парни только показывали издали. (С парой редких исключений — вспомним концовки Томпсоновских «Дикой ночи» и «Чертовски»).

Пиккирилли не ограничивается лишь намеками. Он не желает копить ужас, чтобы выдать его на последней строчке. Он сразу двигает в ад, захватывает его и начинает копать еще глубже, к самому плавящемуся ядру. Всего три страницы, а мы уже пронеслись сквозь — и оставили позади — границы нуара середины века и вторглись на земли Кафки, де Сада и легендарных снафф-фильмов.

Наш герой, Клей, начинает как Мрачный Жнец, а превращается в голодного ангела, движимого шестеренками, которые работают на бесконечной и ненасытной жажде мести. Своего рода демон бессмысленных сожалений и ярости за рулем Каприче 89-го.

В этой истории есть образы, которые я теперь никогда не забуду. Не буду их цитировать по ряду причин, как минимум потому, что вы сами должны прочувствовать их в свое время и отреагировать по-своему. Но когда я читал в первый раз, где-то на середине, передо мной вдруг внезапно и безжалостно встали воспоминания о 1976 годе: мне 16 лет, и я первый раз смотрю криминальные фильмы 70-х, что перечислял выше. Пятничные, субботние вечера, мы с друзьями едем за три мили в центр (в штанах банки Наррагансетта) в Париж Синема, на двойной показ Пекинпы и Дона Сигела, Сэма Фуллера и Роберта Элдрича. «Соломенные псы», «Исчезающая точка», «На той стороне 110-й улицы», «От семи лет и выше». Ну если вы держите в руках эту книгу — вы в курсе канона.

Однажды ночью мы наугад попали на Карпентеровское «Нападение на 13 участок». Пять минут — и я рад, что меня ожидает два часа стрельбы и крутых диалогов. Но проходит миг — и я вижу самый брутальный, самый бунтарский момент в американских фильмах, который тут же вышибает все это типа всезнание из меня и моих друзей. Вы же смотрели фильм, вы помните этот момент — маленькая девочка и фургончик с мороженым. «Я хочу ванильное».

Теперь, когда мне уже немало лет, я повидал, перечитал и прожил столько всего, что теперь меня непросто так вот ошарашить. Не то чтобы я такой непробиваемый боец, перечитавший всевозможные книжки, что продаются на автобусных остановках, который смиряет дрожь и скрывает чувства. Но факт есть факт — Пиккирилли вернул меня в темный переулок и сделал то, что не смогли сделать те малолетние бандиты из Восточного Л. А.

Я уже где-то писал, что считаю процесс писания, превращения слов в историю проявлением веры и дарением надежды. Но что если писатель решит рассказать о мире, в котором нет веры и надежды? В котором, по сути, нет ни логики, ни удовольствий, ни даже намека на спасение?

Вот почему я люблю читать нуар. Потому что от рациональности и разумности он лезет в самую грязь и борется с самым старым и жестоким ужасом мира — призрачностью смысла.

Пару лет назад к моему шурину попала пачка писем Чарли Мэнсона. Это больные, уродливые и бессмысленные тексты. Такие, которые пробегаешь, поеживаешься и откладываешь подальше. А потом моешь руки с мылом и ходишь, нервно напевая веселенькие шлягеры. В «Да сдохни блин уже» есть что-то общее с письмами Мэнсона. Пик, конечно, разумный и талантливый писатель, а Мэнсон — дикий психопат. Но и в письмах, и в рассказе есть одна и та же мощь. И то, и другое дает понять, что слова опасны, что смысл, который они несут, может изменить сознание. Изменить как угодно.