Олег Голиков - Крымский Джокер

Вскоре, после нескольких минут бешеной езды, Марина приоткрыла помутневшие глаза.

Она отрешённо посмотрела на Глеба и еле слышно прошептала искусанными до крови губами:

— Это ведь сон был, Глебушка? Правда ведь сон?.. Он улетел? — и вдруг внезапно стала изо всех сил стала колотить Кораблёва в грудь маленькими кулачками. — Ну, не молчи, родненький!! Ну, скажи, скажи мне, что Витя улетел!! Умоляю тебя-бя-а-а!!!!

Глеб с усилием сглотнул комок. И, внутренне содрогнувшись, он изо всех сил сжал Маринку в своих объятиях и прошептал:

— Улетел… Всё хорошо, девочка моя — Витя улетел…

…Четыре месяца спустя в салоне первого класса самолёта компании «Люфтганза», следующего рейсом из Киева до Бостона с пересадкой во Франкфурте, сидела молодая красивая женщина. Её белое, без единой морщинки лицо своей неподвижностью напоминало алебастровую венецианскую маску. Было что-то жуткое в этих продолговатых тёмно-кофейных глазах с длинными ресницами, резко выделяющимися на неживой белоснежной коже.

Рядом с ней дремала хорошенькая белокурая девочка лет восьми. Молодая стюардесса, развозившая напитки, вежливо предложила симпатичной даме:

— Возьмите сок морковный, с мякотью… Будущему малышу нужны витамины, — ласково улыбнулась девушка в синей униформе, показывая глазами на немного выступающий под элегантным платьем живот пассажирки.

Странная женщина, не меняя выражение лица, равнодушно кивнула в ответ и взяла стакан сока.

Поставив его на небольшой никелированный столик рядом с креслом, она достала из своей сумки чёрную книгу с золотыми буквами на обложке, развернула её и прочитала:

«…Борис Юрьевич Фролов. Философское эссе «Путь из бездны»»

Повторив про себя название, она оторвала глаза от страницы и грустно посмотрела в иллюминатор.

Самолёт пролетал над Гренландией. Где-то далеко внизу, на бескрайной серой глади океана виднелись светлые пятнышки многочисленных айсбергов, которые казались небольшими капельками растаявшего в воде сливочного мороженного. Сам же огромный, пронизанный вечной мерзлотой остров смотрелся угрюмо и неприветливо. С самолётной высоты на нём едва угадывался бедный рельеф, проступавший небольшими тёмными проплешинами то ли высоких холмов, то ли грязноватых болот.

Женщина пригубила яркий напиток, на мгновенье остановилась глазами на неровно разорванной половинке купюры достоинством в один доллар, которая служила закладкой в чёрной книге и продолжила чтение:

«…Ещё одна смерть — что может быть печальнее? — я ищу новые темы.

Довольно нам скорбеть об утратах и отчаиваться при виде окружающих! Моря слёз уже пролиты, и острова радости ждут своих робинзонов. Пусть не будет больше ничего, что может омрачить наши взоры.

«Благая весть», «нирвана» — оставим всё это бесплодным коровам, жующим свою вековую жвачку. И бросимся прочь из удушливого склепа человеческой истории.

Пришла пора новыми огненными буквами написать нашу историю, и пусть эти надписи засияют не на «руинах старого мира» — смердят эти обломки. Я хочу увидеть новые священные строки на чистом небе рассвета, который встретил когда-то Заратустру на далёких горных вершинах, где и сейчас ещё можно услышать незатихающее эхо:

«И сказали мне, что эта дорога ведёт к океану Смерти. И повернул я с полпути обратно. И с тех пор тянуться предо мной кривые и глухие окольные тропы…»

Марина аккуратно положила между страниц половинку доллара, поправила подушку под головой спящей девочки и закрыла глаза. Так она просидела несколько минут. Потом, очнувшись, задёрнула тёмно-синий светофильтр на иллюминаторе, открыла книгу и стала читать дальше.

Над Атлантическим океаном всходило солнце…

Ещё одна смерть — что может быть печальнее? я ищу новые темы.

Ты даже здесь боишься темноты?

Что же ты будешь делать после смерти…

Начинать каждый раз всё с нуля — тяжкий удел бессмертных.

Довольно нам скорбеть об утратах и отчаиваться при виде окружающих! Моря слёз уже пролиты, и острова радости ждут своих робинзонов. Пусть не будет больше ничего, что может омрачить наши взоры!

«Благая весть», «нирвана», «спасение» — оставим всё это для бесплодных коров, жующим свою вековую жвачку, и бросимся прочь из удушливого склепа человеческой истории. Пришла пора новыми огненными буквами написать нашу историю. И пусть эти надписи засияют не на «руинах старого мира» — смердят эти обломки. Я хочу увидеть новые священные строки на чистом небе рассвета, который встретил когда-то Заратустру на далёких горных вершинах, где и сейчас ещё можно услышать незатихающее эхо: