Боб Джадд - Финикс. Трасса смерти

Я подумал, «месяцы», но вовсе не собирался противоречить ей. Что я знал? Что я знал, так это то, что она была теплой и мягкой и легко скользила вверх и вниз. Долгое и медленное любовное скольжение вверх, а потом на момент — пауза. Как бы дразня меня. Давая мне время осмыслить это ощущение, как будто мы были с ней вместе всю жизнь. А затем снова медленно скользит вниз, втянув живот, опускается вниз так, что касается меня сосками. Целует мой лоб и повторяет:

— Форрест! — Точно так же мы занимались любовью с моей первой женой, тоже Сьюзен, Сьюзен Эверс, как она все еще себя величает. Моя мочалочка — так она называла свою штуку. Без какой-либо одежды, только туфли на высоких каблуках, она устраивалась на мне, двигалась вверх и вниз, извиваясь, как червяк. На людях чопорная, подтянутая британская моралистка, в хорошо сшитом костюме и сексуально возбуждающем нижнем белье. Со своей тайной жизнью.

Этакая холеная девочка. Однажды она выдавила губную помаду на свои соски, а потом у меня по всему телу были ярко-красные полосы. «Засосы от сосков», так она назвала их. А я придерживал руками эти туфли на высоких каблуках, как у проститутки. Интересно, а сейчас моя Сьюзен — жена — так же занимается любовью в нашем старом доме на Эдвардс-сквер? С этим разведенным адвокатом, с которым сейчас живет. Они, видите ли, созданы друг для друга.

— Сьюзен, Сьюзен! — говорю я вслух, приподнимаясь, чтобы обнять ее. — Это не то.

— Ну и что, — отвечает она, — скажи мне тогда как. — Она снова опускается, слегка изгибаясь. — А мне так нравится, — говорит она, снова поднимаясь, — просто нравится. — Она кладет голову мне на плечо, склонившись надо мной. — Всего лишь один раз, дорогой. Мы сделаем это всего лишь раз. Только раз. Мы же никому не причиняем зла. А завтра ты уезжаешь во Францию. — Она села и затихла, на момент. Потом оперлась рукой на мой живот, приподнялась и остановилась. А так правильно? — спросила она. — Так я правильно делаю? Тебе нравится так? Я ни с кем так раньше не делала. Ты не хотел бы еще хоть раз? Так хорошо?

Я привстал так, чтобы положить руки на ее ягодицы. И почувствовал, как ее груди прижались ко мне.

Одного раза, подумал я, никогда не бывает достаточно. Я переместил руки ниже, ощущая, как ее мышцы сокращаются под моей ладонью. Или его слишком много.

От Сьюзен веяло сном, слабыми духами и терпким запахом секса. Она движется вверх и вниз. У нее есть самообладание, смелость, и она чудесна, такая возбуждающая, особенно если смотреть, как я сейчас, снизу вверх. Как с ней легко и как тяжело оторваться от нее! Никогда не смогу этого сделать! Она никогда даже не пробовала сверху над Филом. Джош и Сью Вторая — дети Фила. Это семья другого мужичины. Мне пора бы уже заводить свою собственную семью. Притягательности и страсти уже недостаточно. Всегда недостаточно, подумал я.

— О, Форрест, проснись! — говорит Сьюзен. — Мы — друзья с тобой. Очень хорошие друзья. И мы можем, если захотим, быть любовниками. Нам не надо ничьего разрешения. Ведь мы живем не в средние века. — Она подсовывает руку под себя, берет мои яйца и сжимает. Своими длинными тонкими пальцами. С острыми ногтями с маникюром. — Это же никому не причинит вреда. В самом деле. Никто не будет знать.

Она сильнее сжимает их для убедительности.

— Проснись! — Она отпускает яйца и кладет руки на грудь, расталкивая меня. И даже трясет. — ПРОСНИСЬ!

Я открываю глаза и вижу Сьюзен возле постели в ее старом, стального цвета шелковом халате. Она склонилась надо мной и трясет меня изо всех сил.

— Проснись, будь ты проклят, Форрест! — твердит она. — ПРОСНИСЬ! — Слезы текут по щекам. — Мерри звонит. — Голос ее прерывается, и, видя, что я проснулся, она начинает терять контроль над собой. — Алистер разбился!

И я знал, что что-то должно случиться с Алистером. Знал. И понимал, что знаю, что это произойдет. Это должно было произойти.

И мне подумалось, Что я действую так, словно принимаю участие в какой-то игре, словно это все во сне. А это не игра. И не сон.

Вовсе нет.

— Форрест, где сахар? Почему я не могу найти сахар? — Мерри размахивала в воздухе своим алюминиевым шестом, а его резиновые наконечники цеплялись за горшки, тарелки и чашки на полках над ее головой.

— Я не пью чай с сахаром, Мерри, — попробовал я ее успокоить. — Уже три часа ночи. Не нужен мне никакой чай!

— Да куда же этот сукин сын его спрятал? Он всегда все прячет от меня. Прятал.

Мерри крутанулась в своем кресле и подъехала ко мне на середину кухни. У нее было небольшое и типично английское овальное лицо — гладкое и бледное, большие черные глаза под густыми бровями, прямые темные волосы, маленькие аккуратные нос и рот. На вид ей было не более двадцати двух — двадцати трех. И она, сидящая в своей коляске, была такая маленькая, как ребенок: ее ноги беспомощно болтались из-под ночного халата. Она плотно сжала веки, стараясь сдержаться, но не смогла, и ее лицо сморщилось и покраснело. Мерри уронила алюминиевый шест, обхватила лицо руками и зарыдала.