Росс МакДональд - Полосатый катафалк (Сборник)

Следом за ней я вошел в довольно большую комнату, которая явно предназначалась для занятий музыкой. У внутренней стены стояло пианино того же возраста, что и дом. С мохерового кресла, подвергавшегося потрошению, взвился сиамский кот, повис в воздухе, сверкая на меня золотистыми глазами, затем оттолкнулся от ручки раскоряченного кресла, собрав все четыре ноги вместе, как горный козел, приземлился на табурете перед пианино, взял гневный аккорд и взлетел на крышку. Там, попетляв между метрономами и пюпитрами, он скорчился позади старомодной фотографии девушки в шляпе колоколом.

Фотография была превосходной. Надменная красота девушки бросалась в глаза, как маска гордости и боли.

— Снято в Сан-Франциско, — сказала миссис Хейнс светским тоном. — Лучшим фотографом города. Я была очень красива, не правда ли? Я давала концерты в Сакраменто и Окленде. Оклендская «Трибьюн» предсказывала мне большое будущее. Затем, к сожалению, я потеряла голос. Одно несчастье следовало за другим. Мой второй муж выпал из окна как раз тогда, когда он успешно завершал крупную биржевую операцию. Мой третий муж покинул меня. Да, покинул. И предоставил мне содержать и растить нашего младенца сына на то, что еще приносила мне музыка.

Это был монолог из пьесы — пьесы, разыгрываемой тенями в театре ее сознания. Она стояла рядом с пианино и декламировала монотонным голосом без малейшего чувства и выражения.

— Но ведь вы все это знаете, не правда ли? Я не хочу занимать… надоедать вам своими печалями. Во всяком случае, у медалей есть другая сторона и ад имеет свои пределы. — Она улыбнулась той же расплывчатой улыбкой. — Садитесь же, не будьте так робки. Разрешите, я угощу вас кофе. У меня еще сохранилась моя серебряная кофеварка.

— Благодарю вас, не утруждайте себя.

— Боитесь, я подолью отраву вам в чашку? — Возможно, это была милая шутка, но она провалилась с треском, а миссис Хейнс продолжала, словно про отраву сказал кто-то другой, какой-то невидимый третий: — Как я уже говорила, жизнь дарит и приятные неожиданности. Например, ко мне возвращается голос, как иногда бывает, когда женщина достигает полного расцвета. — В доказательство она надтреснуто пропела гамму, села за пианино и швырнула в комнату мешанину нот, резанувших слух, как аккорд, взятый котом. — С тех пор как мои ученики и ученицы оставили меня — впрочем, все на редкость бездарные, — я получила возможность работать над своим голосом и даже сочинять музыку. Слова и музыка приходят ко мне вместе из воздуха. Вот так.

Она прищелкнула пальцами, извлекла из инструмента еще один нестройный звук и запела, импровизируя:

— Из воздуха мая, измены не зная, принес ты любовь мне без дна и без края… Две песни в течение пяти минут!

— А другая?

— «Совсем вдвоем», — ответила она. — Едва я произнесла эти слова, как они запели во мне. — Она вновь повысила голос в столь же немелодичной мелодии. — Совсем вдвоем с тобой я, блаженство дорогое, и телефон не зазвонит, нас беспокоя.

Она засмеялась и повернулась на табурете ко мне. Кот воспарил на ее плечо, как легкий клочок бурого меха, сбежал по ней на пол и расположился между ее туфлями на высоком каблуке.

— Он ревнует, — сказала она со своим нервным смешком. — Он видит, что меня влечет к вам.

Я сидел на ручке выпотрошенного кресла, напустив на себя самый неприступный вид, какой мог.

— Мне надо бы поговорить с вами о вашем сыне, миссис Хейнс. Вы не против?

— Напротив, — сказала она. — Это большое удовольствие. Нет, я серьезно. Соседи не верят, когда я рассказываю им, как Гарри преуспевает. Они думают, будто я живу своими снами. Правда, мне редко выпадает случай побеседовать с культурным человеком. Район этот утратил былую избранность, и я серьезно подумываю о том, чтобы переехать.

— Переехать куда? — спросил я в надежде направить ее мысли в более реалистическое русло.

— Может быть, в Буэнависту. Я бы хотела, но Генри против. Он не хочет, чтобы я ему мешала, я понимаю. И я не гожусь для общества людей высокого полета, с которыми он поддерживает знакомство. Пожалуй, я останусь здесь и обновлю дом. — Она оглядела убогую комнату: истертый ковер, выцветшие обои, сотворенные пауками облачка тумана в углах под потолком. — Бог видит, он в этом нуждается.

Мечта таяла на глазах. Я ударил по ней самыми жестокими словами, какие у меня хватило духа пустить в ход:

— Откуда вы возьмете деньги?

— Генри для меня ничего не жалеет, или вас это удивляет? Мне очень тяжело брать у него деньги. Он ведь молодой человек, пролагающий себе путь к успеху. Ему необходим оборотный капитал — потому-то я и работаю над моими песенками. Какая-нибудь обязательно принесет мне славу, и я перестану быть обузой для Генри. У меня нет сомнений, что я напишу песню, которая разойдется в миллионах экземпляров. Я вовсе не глупа. И с первого взгляда отличаю истинно умных людей. Но вы это знаете.