Росс МакДональд - Полосатый катафалк (Сборник)

Глаза его сияли фальшивым эйфорическим светом, и мне стало не по себе.

— Сейчас бессмысленно обсуждать это. Я еду в один городок, где надеюсь узнать что-нибудь определенное о ее прошлом, о ее связи с Гейнсом. Вы можете до завтра полностью отключиться? Вообще ни о чем не думать?

— Куда вы едете?

— В городок под названием Маунтин-Гроув. Холли его когда-нибудь упоминала?

— По-моему, нет. А она прежде жила там?

— Не исключено. Утром я все вам доложу. До утра вы продержитесь?

— Конечно, — сказал он. — Я не бросил надеяться, вовсе нет. Я преисполнен надежды.

Или отчаяния, такого острого, подумал я, что он даже не ощущал, как оно в него въедается.

Горы, от которых городок получил название Маунтин-Гроув [9] Горная Роща (англ.). , возвышались на юго-западном горизонте, как безглазые гиганты. Их огромную темноту и колоссальную темноту неба беспутным пунктиром нахально прострочили фонари главной улицы.

Она была точным подобием сотен других главных улиц небольших городов в стороне от побережья: закрытые на ночь продовольственные магазины и магазины готовой одежды, еще открытые рестораны, бары и кинотеатры. Правда, на тротуарах, пожалуй, было больше людей, а на мостовой — больше машин, чем в обычном городке после девяти вечера. Пешеходы по большей части были в шляпах и сапогах с каблуками, какие носят на ранчо. Молодые люди за рулем гнали свои машины так, словно их армию обратили в паническое бегство.

Я остановился у бензоколонки, купил бензина на два доллара, разменяв мою последнюю десятидолларовую бумажку, и попросил у владельца разрешения заглянуть в телефонную книгу. Он был стар, с лицом красным, как индюшачий гребень, и глазами как два кусочка слюды, которыми он впивался в меня на случай, если бы мне вздумалось утащить книгу, прикованную цепочкой к стенке.

Из книги следовало, что миссис Аделаида Хейнс проживает в доме номер 225 по Канал-стрит, как значилось и в адресе, записанном миссис Уэнстайн. Краснолицый старик объяснил мне, как туда добраться. По городу, как ни душило меня волнение, я ехал, строго соблюдая ограничение скорости.

Канал-стрит была обсажена деревьями, за которыми стояли дома, построенные лет тридцать назад. Номер 225 оказался деревянным бунгало с фонарем на веранде, свет которого, зеленея, просачивался сквозь густую завесу плюща, доходящую до карниза. В окне у двери белела карточка, и, поднимаясь по ступенькам, я прочел: «Уроки пения и игры на фортепьяно».

Я нажал на кнопку звонка рядом, не услышал внутри никакого звука и постучал в затянутую металлической сеткой дверь. Дыры в сетке были небрежно заделаны чем-то, смахивавшим на шпильки для волос. Внутреннюю дверь открыла пожилая женщина, чего я и ожидал, памятуя о шпильках.

Она была высокая, с хрупкими костями и тонкая до голодной худобы. Лицо и шея загрубели от долгих лет под калифорнийским солнцем, и прижатые к горлу пальцы, казалось, ощущали это. И все-таки в ней чувствовалось умение держаться и какая-то упрямая моложавость. Уложенные кольцами густые черные волосы были как свернувшиеся во сне опасные воспоминания.

— Миссис Хейнс?

— Да, я миссис Хейнс. — Жилы у нее на шее напрягались, точно канаты лебедки, поднимающей звуки из гортани. — А кто вы, сэр?

Я протянул ей мою карточку.

— Уильям Гуннарсон, адвокат в Буэнависте. Если не ошибаюсь, у вас есть сын Гарри.

— Генри, — поправила она. — Я называла его Гарри, когда он был ребенком. Но теперь он взрослый, и его имя — Генри.

— Я понимаю.

В ее жеманные интонации вплеталась дисгармонирующая дикая нота, и я внимательнее вгляделся в ее лицо. Она улыбалась — но не так, как улыбаются матери, говоря о своих сыновьях. Ее губы казались сдвинутыми по отношению к костям лица. Они были открыты и скошены в кривой усмешке.

— Генри нет дома, как вы, конечно, знаете. — Она поглядела мимо меня на темную улицу. — Он уже много лет не живет дома. Но вы же это знаете. Он живет в Буэнависте.

— Разрешите, я войду, миссис Хейнс? Возможно, вас заинтересует то, что я вам скажу. Мне очень хотелось бы поговорить с вами.

— Я здесь совсем одна. Но, разумеется, вы понимаете это. Мы будем с вами совсем вдвоем.

Нервный смешок вырвался из-под ладони, с запозданием прижатой ко рту. Помада перекочевала на пальцы. Они дрожали, как камертон, все время, пока она отпирала дверь из сетки.

Я вошел, и меня обдало ее духами. Она была надушена так крепко, что казалось, скрывала за этим свой страх.