Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

Леонтий Петрович выразительно пожал плечами.

— Не сочтите мое желание подняться сюда наглостью. Просто разговор у нас может получиться не только серьезный, но и длинный. Не для подъезда.

Сейчас достанет платок и начнет вытирать пот, тоскливо подумал Леонтий Петрович. Платок, действительно, появился и был брошен на осушение залысин.

— Наша последняя с вами беседа произвела на меня, Леонтий Петрович, очень сильное впечатление.

Подполковник хотел саркастически хмыкнуть, но сдержался.

— Я человек не бесчувственный, как это могло вам показаться. Не циничный, хотя и прожженный газетчик. Просто… просто я так до конца и не смог поверить в то, что письма, вами представленные, подлинны. А в нашем деле как? Если не загорелся, то и других не зажжешь. Одним словом, не сумел я убедить начальство в необходимости этой публикации. Но когда вы ушли… — Петриченко вспотел заново и некоторое время занимался уборкой головы. — Стала, знаете, совесть помучивать. А вдруг все же письма подлинные. Пусть только на двадцать процентов сохраняется вероятность, что мучитель этот существует, — нельзя сидеть сложа руки, верно?

Подполковник сменил опорную ногу, оставаясь немигающе внимательным.

— А когда у человека просыпается совесть, она побуждает его к действию, верно? Какая у меня была возможность проявить себя в этом смысле? Короче говоря, решил я провести собственное журналистское расследование. Ежели окажется, что история эта хотя бы отчасти подтверждается фактами, я смогу с горящим сердцем пойти к начальству, и тут уж ему будет трудно отвертеться.

Вид Петриченки сделался вдруг сдержанно победоносным, несмотря на продолжающееся потоотделение.

— Вот, — он полез в карман пиджака и достал оттуда сложенную вдоль газету. Это была «Ленинская смена».

— Пока, конечно, это не совсем то, чего вы хотели, но все же, все же, все же… — самодовольный палец потыкал в набранную муравьиным шрифтом заметку. — Взгляните.

Леонтий Петрович взял газету.

— Ниже, ниже, вон там. Это просто сообщение, что Роман Миронов, 18-ти лет, ушел из дому такого-то числа и исчез. Всем, кто видел юношу 185 сантиметров ростом, нос искривленный, волосы вьющиеся, телосложение спортивное и так далее, просьба сообщать туда-то и туда-то.

Петриченко с напряжением следил за реакцией подполковника. Тот читал заметку долго и безэмоционально, как будто перед ним был очерк о поездке в Сыктывкар.

— Ну, согласитесь, это все-таки кое-что, а? Ну согласитесь, Леонтий Петрович?

— А зачем вы пришли ко мне? — прервал вечер одностороннего молчания подполковник. Петриченко заулыбался. Сфинкса удалось разговорить. Человек, начавший задавать вопросы, рано или поздно станет на вопросы отвечать.

— А вот здесь все просто. Не могу я бросить дело на полдороге. Теперь я убежден: почти все, что вы мне говорили, правда. Все, что написано в письмах Ромы Миронова, тоже правда. Ужасающая, но правда. Надо сделать эту историю достоянием гласности. Но тут мало одной моей веры, мало того искреннего порыва, которым руководствуетесь вы. Нужны доказательства для маловеров. Пока мне удалось настоять только на этом, — Петриченко еще раз указал на заметку.

— Так чего вы хотите от меня? Конкретнее.

— Хочу сделать вас моим союзником. Или, вернее, хочу работать вместе с вами. Признаю для начала, насколько ошибся в оценке вас как личности. Вы человек высоких моральных качеств. Говоря языком плаката. В известном смысле, я у вас в долгу. Не говоря уже о Роме.

Леонтий Петрович оторвался от подоконника. Да, ему были приятны льстивые речи Петриченки, но при этом подполковник не переставал считать гостя продажным писакой. Что же ему все-таки надо?

Одно, по крайней мере, ясно: выгонять его сейчас неразумно. Да и невеликодушно. Все же человек кается. Возможно, и непритворно. Но эта шутовская клетка за лифтом! Начавшее было выправляться сердце ветерана вновь огорченно задергалось. Ведь рассказать откровенно журналисту о ней значит признать, что он был отчасти прав в своих сомнениях, а стало быть, и несколько чрезмерен в только что высказанных восторгах.

— Без вашей, Леонтий Петрович, помощи мое профессиональное расследование мало что даст. Гроша оно ломаного не стоит, ведь вы, как я сумел выяснить, посвящены в эту историю даже глубже, чем сочли нужным сообщить нам. Это ваше право, — предупредительно поднял руки журналист, обнажая черные от пота подмышки. — Поверьте, я могу быть вам полезен. И вдвоем всегда легче. Клянусь, мы распутаем эту историю. Расхлебаем эту кровавую кашу.