Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

Леонтий Петрович облегченно расхохотался.

Эта немудрящая, но полная победа трезвого разума над толпой подползавших сомнений привела подполковника в великолепное состояние духа. Он яростно заварил чай, что-то напевая, схватил подставку, заварник и отправился в комнату. Но не смог это чайное богатство поставить на стол.

Таракан!

Как можно пить чай за столом, на котором развязно обосновалось насекомое! Осторожно опустил Леонтий Петрович заварочный чайник на пол, собираясь свободными руками разобраться с наглой гадиной. В этом согнутом состоянии его застиг звонок в дверь. Совершенно ненужный, а может быть, даже и опасный.

— Может, это вас? — крикнула из коридора Раиса, привыкшая за последнее время к популярности соседа.

— Откройте, Рая, — приглушенно просипел Леонтий Петрович. У него зашумело в голове. Он знал, что распрямляться надо медленно, а то можно потерять сознание.

Вбежавший в комнату Эдуард Семенович застал старого знакомого своей невесты при попытке напиться чаю на полу подле стола. Леонтий Петрович не был среднеазиатским жителем, а Эдуард Семенович работал психиатром, так что легко можно представить, насколько профессиональные мысли могла вызвать эта мизансцена у второго ее участника и какое раздражение у первого.

— Где она? — несмотря ни на что, спросил Эдуард Семенович.

Тут подполковник, как это часто бывает с военными косточками, нашелся и спросил:

— Кто она, сахарница? Еще на кухне, — произнося эти слова, он успел выпрямиться и теперь чувствовал себя на равных с этим ловцом человеческих душ.

— Но она была здесь? — менее атакующим тоном спросил Эдуард Семенович.

— Светлана, если вы ее имеете в виду, уже наговорила мне гадостей, как водится всегда за нею, и кыш отсюда.

— А письмо?

— А-а, — Леонтий Петрович поправил манжеты своего халата, — документ находится у меня.

Психиатр сразу понял, что претендовать на «документ» не стоит. Впрочем, ему, вероятно, было на него плевать. Какое-то другое чувство одолевало его, помимо желания поговорить о визите своей невесты и принесенном ею письме. Он схватился по привычке за ус, а уса не было. Леонтий Петрович аж прищурился, сердясь на свои глаза. Борода осталась на месте, только стала чуть округлее, менее ассирийской на вид стала. Шкиперская, вспомнил подполковник.

— Что у вас с лицом? — тихо поинтересовался он.

— Что? А-а, — Эдуард Семенович хотел было объяснить подполковнику, что придерживается той психологической теории, по которой не рекомендуется слишком зацикливаться на одном собственном облике, ибо этим создастся психомонотонная схема самовосприятия. Короче говоря, чтобы не рехнуться, надо меняться, а внешность поддается изменению легче всего. Но вместо того, чтобы умствовать, бородоносец вдруг разоткровенничался.

— Дело в том, что Света получила утром письмо это дурацкое.

— Отчего же дурацкое?

— Ну, проклятое!

— Отчего же проклятое?

— Да я уж знаю, отчего. Нельзя ей волноваться, поверьте. Ей надо наплевать на этот идиотический розыгрыш, иначе…

— Она что, беременна?

— Кто беременна? — ошалело завертел шкиперской бородой психиатр. — Это она вам это сказала?

— Нет, — честно покачал головой подполковник, — мне она сказала, что я негодяй и что брат ее сволочь.

Было понятно, что Эдуард Семенович согласен с этим мнением, поэтому вынужден молчать.

— Спасибо, что хоть письмо принесла, ибо веду все дела сейчас я.

— Ну да, да, из-за этого мы и поссорились. Я говорил, что его надо, письмо это, порвать и выбросить.

Подполковник дернул ногою, отчего звякнула крышка на заварном чайнике.

— Позвольте! Такие документы рвать, это кто же нас поймет?

— Ну, это вы думайте, что хотите, а я после нашего разговора хлопнул дверью и ушел. Через десять минут, как водится, возвращаюсь мириться, а ее уже нет. — Если говорите, в положении она, — Леонтий Петрович повертел пальцами у виска, — даже десять минут вечность.

Эдуард Семенович шумно задышал, рот его мстительно искривился — ему напомнили о непростительной ошибке, а главное, кто напомнил!

— Вы правы. Я зря тут с вами теряю время. Драгоценное.

С этими словами психиатр вышел.

Хотя последнее слово осталось за гостем, хозяин чувствовал себя победителем. Эх, шкипер, шкипер, благодушно подумал он, обегая взглядом выставку своих «гравюр». Эскадра больше, чем борода. Эта фраза неуловимо исторического окраса приятно щекотнула нёбо. Да, да, когда-то говаривали подобным образом. Париж стоит мессы, например. А в целом — чушь! Какие все-таки есть ненужные глубины в каждом почти человеке, и чего это тянет черпать из них? Мы все пленники библиотек.