Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

— Если я останусь сидеть здесь, меня может снова прохватить.

— Откуда ты знаешь?

— Уж знаю.

— Что же делать?

— Ты встретишь их один. Не размахивай руками и не выпучивай глаза. Встретишь и одну из этих… женщин, по твоему усмотрению, направишь вон в ту комнату.

— А ты?

— А я буду сидеть уже там. Наготове.

Денис поскреб подбородок.

— А там у тебя не будет запора?

Руслан серьезно покачал головой.

— Не думаю. Во всяком случае, что бы там со мной ни случилось, я помешаю только себе.

— Спасибо, друг! — Денис повалился на диван и громко захохотал.

Стул был старый, расхлябанный, при малейшей попытке пошевелиться он покачивался и скрипел. А пошевелиться Никите хотелось все время. Руки, связанные за спинкой кресла, затекли, спина давно казалась чужой и деревянной.

Комната была ничем не примечательна, обычный среднебюрократический кабинет: вытертый паркет, обшарпанная мебель, настольная лампа с поцарапанным абажуром.

За голым окном невидимая машина, пыхтя и постанывая, загоняла в землю сваи.

Так или иначе, эта комната была попривлекательней той, где ему пришлось сидеть в обнимку с батареей парового отопления. Около получаса находился здесь Никита, разнообразно манипулируя стулом, решительно освободиться он не пытался, потому что в комнате находились Дима и Андрей. Им, видимо, приказано было не спускать с него глаз, и они не спускали. Почти не переговаривались друг с другом и уж, конечно, не отвечали на вопросы прикованного к стулу.

Никите эти строгости, отдающие стилем крутых разборок, казались нелепостью. Он бы вслух посмеялся над ухватками бывших офицериков, когда бы забыл, как безапелляционно они скручивали его в брачной конторе, как транспортировали сюда, воткнув ствол пистолета под ребро. Еще он помнил о том, как их приятели били его по затылку в заброшенном доме.

Всякому бреду приходит конец, даже жизни как таковой. Должно же было чем-то разрешиться скрипучее сидение.

За спиною Никиты открылась дверь.

Офицерики вскочили, их лица сделались еще серьезнее, чем были.

Никита напрягся и всему телу стало от этого больнее.

Дальше произошло странное. Ладонью правой, заведенной за спинку стула, вставленной в кольцо наручника, полубесчувственной руки он почувствовал теплое прикосновение. Затекшая конечность не смогла сразу определить, в чем дело, но потом все же определила — ее пожали.

— Здравствуйте, Никита.

— Здравствуйте, — ответил сидящий, силясь повернуть голову, ибо не привык приветствовать человека, оборотившись к нему затылком.

Вежливый господин, идя навстречу его усилиям, вышел из-за спины и тут же был с облегчением узнан: профессор.

Когда он огибал правое плечо пленника, тот оказался в облаке благородного алкогольного запаха.

— Так, — сказал профессор, усевшись за конторский стол, — что на этот раз?

Никита инстинктивно попытался встать, чтобы сделаться поближе к человеку в очках и подальше от бесчувственных офицеров, но принужден был со стоном опуститься на место.

На лице профессора появилась улыбка, в уголках которой посверкивали бледные хмельные искры. Выше уже много говорилось о длине его лица, улыбка лишь отвратительно ее подчеркнула. Никита подумал, что он, пожалуй, рано обрадовался появлению этого очкастого удава. Да, когда-то он его вылечил, но так и не сказал, для чего.

— Говори же. Я ради тебя оторвался от интересного, приятного дела, а ты сидишь и молчишь. Ты понимаешь, что устроил большой переполох на моей ферме, или фирме, как угодно. Ты повел себя так, как не принято себя вести. Объяснись.

Никита посмотрел на военных братьев.

— Пусть они уйдут.

Профессор поднял брови, потом догнал их очками. Покашлял.

— А почему они должны уйти. Они мои охранники, им я доверяю, тебе — нет.

— Ты какой-то особенно гордый, да? Ладно, я попрошу ребят уйти. Что еще?

— Руки.

— Что руки?

— Не чувствую. И спина. Больно очень.

— Ты хочешь, чтобы мои охранники ушли, а перед этим освободили тебе руки, правильно?

— Правильно, — Никита отвернул взгляд в сторону. Его угнетало ироническое дружелюбие профессора.

— А вдруг ты на меня набросишься? — сладко зевнул всем ртом профессор, рот у него рассекал лицо поперек и очень глубоко, так что возникала мысль — если он откроется слишком широко, верхняя часть головы может завалиться назад. Впрочем, эта мысль целиком на совести того состояния, в котором находился Никита.