Кирилл Павлов - Импортный свидетель [Сборник]

— Как истинные провинциалы, мы должны остановиться в гостинице, — сказала она.

— По-моему, тоже, — обрадовался я, — это самый лучший вариант, будем ездить к твоей теще на трамвае.

— Прости меня, голубчик, но это твоя теща, — поправила меня жена.

— Ах да-да, совсем запутался. Это из-за рукава, конечно.

Мы оба рассмеялись и стали собирать вещи.

Два чемодана заняли позицию возле входной двери, настало время прощаться с друзьями.,

На отпускной месяц я оставил за себя старшего следователя Скворцова.

Когда мы с Анной Михайловной зашли в прокуратуру — попрощаться, он сидел в моем кабинете и листал очередное надзорное производство.

— Старик, а ты смотришься неплохо, — вместо приветствия сказал я ему — Не жмет кресло?

— Ничего, привыкаю…

— Смотри не привыкни за месяц…

— А вы не задерживайтесь дольше, вот и не привыкну— И он пожелал нам счастливого отдыха.

Все немногочисленные сотрудники вышли нас проводить к машине.

Когда мы сдавали наши вещи в багаж, я вспомнил:

— А ну как и с нашими чемоданами случится такое, как тогда с чемоданом Пинчуковой?

— Я только рада буду — пусть…..все увидят, как ты одеваешь жену… Конечно, если ты меня очень любишь, я готова одеваться во что угодно. Но имей в виду: сапожки все же мне нужны…

Я очень любил свою жену и твердо решил купить ей самые лучшие сапоги в Москве.

В сопровождении милой девушки в летной форме мы прошли в самолет. Пристегнулись… Пролетели над нашим районом, и я удивился: он занимал довольно большое место. Мне он казался меньше. Вот промелькнула под нами база ремсельхозтехники, вот хлебозавод, Дом культуры, райцентр. Жена уверяла, что разглядела даже наш дом, и расположенную недалеко прокуратуру и даже мой тополь… Чуткая она, моя Аня… -

Самолет постепенно набирал высоту, разворачивался и брал курс на Москву… Постройки становились все меньше, потом побурели, и все слилось в единую нашу родную землю.

Пронзив облака, мы оказались над воздушными ледниками. Косматые ватные льдины, наскакивая одна на другую, будили воображение, и одна из них, Освещенная так высоко в небе хотя и не закатным, но красным солнцем, напомнила мне недавно слышанные по радио слова: «Заря красношерстной верблюдицей рассветное роняла мне в рот молоко».

Жена во все глаза смотрела в иллюминатор и вдруг сказала:

— Если на Северном полюсе есть прокуратура и тебя пошлют туда работать, мы обязательно поедем с тобой… В «Детском мире» только купим ползунки и много разных игрушек.

Я вытаращил глаза. До меня наконец дошло. В самом деле, только прокурор способен не заметить, что его жена в последнее время изменилась: пополнела, стала мягче, покладистей, чаще ластится — и вот… «Детский мир».

Мимо проносились окрашенные всеми цветами радуги облака. И в голове так же, как в калейдоскопе, сменялись мысли. Представились видимые и невидимые проблемы и трудности. Что я расскажу своему ребенку? Ведь он должен быть Человеком. А в Человеке главное — доброта.

…Жена не сможет пока возвратиться со мною. В ее положении нужен покой. В район, значит, вернусь один…

Может быть, я устал от всех этих комиссий, проверок, отчетов?

Это было в голове, а душа пела…

Аппарат прокуратуры республики работал, как хорошо отлаженный механизм. Но этого для меня было недостаточно. Когда-то я был на стажировке в подмосковном районе, выполнял функции следователя, и мне хотелось поговорить с кем-нибудь о своих проблемах, заботах, посоветоваться с теми, у кого есть глубокий, длительный опыт работы в районе.

Я хотел повидать моего прошлого шефа, того самого Нефедова, которого встречал на аэродроме, а потом видел его в родном селе, но он был в командировке.

Мечтал я и о встрече со своими бывшими сослуживцами, но все, кому я мог как на духу рассказать о том, что меня волнует, работали уже не здесь или стали начальниками. Сидя в приемной отдела кадров прокуратуры республики, я подумал: вот и я посетитель, проситель, жалобщик. И впервые, может быть, по-настоящему, по-другому, со стороны, осознал значение этих слов.

Принимал меня незнакомый прокурор. Разговора такого, как я ждал, не вышло. Вопросы: почему я не искал анонимщика, не есть ли в анонимке доля правды, почему я к анонимке отношусь так спокойно — показались мне не теми, не главными. И так ясно: анонимки — это клеветнические измышления, по-видимому, нездорового человека.

А главное, моя работа в районе и все другое — дело моих принципов, моей позиции, моей совести. Что ж, может, так и должно быть. Сам должен добыть опыт, без помощников. Может быть, это и труднее, но тем лучше!