Илья Рясной - Табельный выстрел

— Ну, не скажи. Ракету вон построили, в космос полетели. Может, еще чего такое построят.

— Они построят. Стойло для всех. Чтобы все стояли и мычали хором. И не будет воли. Свободы. Будет большая тюрьма. Вот что они строят. Потому что те, кто проектируют это строительство, прекрасно знают, что человек животное. Поэтому и строят загоны…

— Да ладно.

— Только знаешь, Любаша, загоны однажды животные прорвут. И тогда времечко настанет — спасайся, кто может.

— Ой, охота тебе, Грек, думы умные думать, — устало произнесла Люба. — Все равно от нас ничего не зависит. Живем и живем, как можем. Берем от жизни все, что можем. И уже хорошо.

— Зависит. Я никогда в стойле жить не буду.

Люба накрыла на стол. Завтракали они в полной тишине. Каждый думал о своем. Грек о сучьей природе человека. Люба о том, что этот мокрушник совсем трогается умом. И что от него дальше ждать — одному богу известно. И что самое противное — она понимает, что все кончится плохо. Но решиться ни на что не может — ведь страшно до тошноты. Где только ее былые бойкость и бесшабашность?

— У своей подружки была? — спросил Грек.

— У Надюхи, соседки Калюжных?

— О ней и разговор.

— Была. Младший, говорит, в деревню умотал. Старшего с работы выгнали, тот целыми днями сиднем в доме сидит.

— К ним никто не ходит?

— Никто. Замкнулись они как-то последнее время. Раньше чаще выплясывали да концерты давали — соседи только и успевали за заборами прятаться.

— Бакланы, — отметил Грек. — Вздорные люди.

— Да, не слишком надежные.

— Тебя не спрашивают.

Люба замолчала. Грек успел ее выдрессировать не хуже, чем Дуров своих мышей. — А ведь раньше ее никто не мог заткнуть. А теперь парализовывало осознание того, что этот человек может придавить ее как муху, черкануть пером по шее и тут же забыть о ней, будто ее и не было.

Грек почесал подбородок. Настроение у него было грозовое. На душе скребли кошки. Причем не первый день. И это не к добру. Он обычно чувствовал надвигающуюся на него бурю, как ощущают старики перемену погоды.

— Вот что, Любаша. Ты сегодня к ней сходи, проведай.

— Так я вроде послезавтра обещала.

— А сходи сегодня. Винца купи, — Грек положил пятерку на стол. — И разузнай, как и что.

— Хорошо, — пятерка исчезла моментально.

— Вот после обеда и сходи.

Грек встал, резко переключил программу телевизора. Люба чуть не застонала, боясь, что он сорвет переключатель. По второй программе пел хор:

Грек злобно уставился на экран, будто раздумывая, расколотить его или не стоит.

— Чтоб вам в этой тайге сдохнуть, опарыши, — прохрипел он и резко выдернул вилку шнура. Экран погас.

Около полудня Абдулов ворвался в кабинет и огорошил всех известием, что нашел пистолет погибшего участкового и похищенные облигации. Источник ему сообщил, что какие-то урки сделали схрон на чердаке дома по улице Малышева, где располагается газета «Урал». Осмотрел тайник — там лежали «ТТ» и облигации с убийства. И еще обрез охотничьего ружья.

— Ты гений, Серджио, — завопил Маслов, хлопая приятеля по плечу. — Я в тебя верил…

Изъятие вещественных доказательств было оформлено процессуально. Эксперты через пару часов сообщили, что на стволе и облигациях имеются следы пальцев обоих братьев Калюжных.

До поздней ночи и руководители, и оперативники сидели в Управлении, готовя операцию по задержанию. Ее решили начать рано утром.

Поливанов думал о том, что завтра — завершающий удар. Итог тяжелой кропотливой работы. И ощущение у него было, как у протопавшего сотни километров пехотинца, для которого атака — это итог тягостного неподъемного труда. С одной стороны, идти на пулеметы рискованно, смертельно опасно. С другой — только этот миг атаки является оправданием всех потраченных усилий.

— Хочется им в глаза оловянные посмотреть, — сказал Ганичев. — И что-то сотворить воистину противозаконное… Помню, брали квартирного налетчика Леву Грача. При налете от него дети под кровать спрятались, а он их через матрас расстрелял. Я его в наручники, а эта рожа еще ухмыляется. Заявляет: мало резал и стрелял. Ничего, убегу, продолжу. Как я сдержался и не хлопнул его…

— Все равно расстреляли его по суду, — сказал Поливанов. — Просто он еще успел испытать, что такое ожидание смерти.

— Ну а если как раньше, когда с 1947 по 1954 год смертной казни за общеуголовные преступления не было? Душегуба на четвертак на зону. А он там кум королем. И кого хочешь может на перо посадить, потому что больше четвертака ему все равно не дадут… А у буржуев в странах, где отменили смертную казнь? Вот перед тобой кровопийца, а ему больше десятки не отмерят. И что там полиции делать?