Агата Кристи: Детективные романы и повести

Пуаро встал, а Джордж Мейхью, также вставая, добавил:

— Может быть, вы хотели бы поговорить с нашим управляющим — Эдмундом? Он в то время служил в нашей фирме, и я помню, что он очень интересовался этим процессом.

Эдмунд говорил очень медленно, а во взгляде можно было прочесть осторожность и скрытность, необходимые юристу, ведущему чужие дела.

Он внимательно осмотрел Пуаро с головы до ног и протянул:

— A-а, дело Крэля? — И добавил строгим тоном: — Недостойное, позорное дело!

Его проницательные глаза смотрели на Эркюля Пуаро испытующе.

— Не слишком ли много времени прошло, чтобы поднимать все вновь? — сказал он.

— Видите ли, у миссис Крэль осталась дочь, — пояснил Пуаро, — и она твердо уверена в невиновности своей матери.

Густые брови мистера Эдмунда поднялись.

— Да что вы говорите?!

— Не можете ли вы мне сказать хоть что-нибудь для поддержания этой уверенности?

Эдмунд задумался, потом медленно покачал головой.

— При всей объективности ничего не могу сказать. Я лично восхищался миссис Крэль — она была настоящая леди, с головы до ног. Не то что другая, потаскушка, не больше и не меньше, прошла сквозь огонь и воду. А миссис Крэль была женщиной высокого класса.

— И тем не менее она совершила убийство?

Эдмунд нахмурился и заговорил немного быстрее, чем прежде:

— Я сам задавал себе этот вопрос каждый раз, когда видел ее на скамье подсудимых. Не верю, твердил я. Но, мсье Пуаро, улики были неопровержимы. Болиголов не мог попасть в пиво мистера Крэля случайно, он был влит туда. И если это сделала не миссис Крэль, то кто же?

— В этом и заключается вопрос, — сказал Пуаро. — Кто это сделал?

Проницательные глаза снова впились в его лицо.

— Но ведь больше никого, абсолютно никого нельзя было заподозрить.

— Вы присутствовали на процессе от начала до конца? — спросил Пуаро.

— Каждый день.

— А вас ничто не поразило в свидетельских показаниях? Не было ли чего-нибудь неестественного, неискреннего?

— То есть не лгал ли кто-нибудь из них? — просто спросил Эдмунд. — Была ли у кого-нибудь из них причина желать смерти мистера Крэля?

— Допустите такой вариант, по крайней мере, — настаивал Пуаро.

Он внимательно следил за выражением умных и серьезных глаз своего собеседника. Но Эдмунд покачал головой — медленно, точно с сожалением.

— Не знаю, — сказал он. — Эта мисс Грир, пo-моему, зла и мстительна. Она в своих показаниях часто переступала черту дозволенного. Но ведь ей нужен был живой Крэль, а не мертвый. Она всерьез требовала, чтобы мисс Крэль повесили только потому, что та отняла у нее любовника. Она рычала, как разъяренная тигрица. Но это все потому, повторяю, что ей нужен был живой Крэль.

Мистер Филип Блейк тоже давал показания против миссис Крэль. Он наносил ей удары чем только мог. Но он был по-своему прав: он ведь был другом мистера Крэля.

Его брат — мистер Мередит Блейк — все время боялся, как бы не сказать чего-нибудь лишнего: выражался неясно, мычал, казалось, он не был уверен ни в одном своем слове. И именно по этой причине из него выкачали все, что хотели.

Затем — гувернантка. Ее показания были очень толковы. Слушая ее ответы, невозможно было решить, на чьей она стороне. Прекрасное самообладание и неглупа… Не сомневаюсь, что она знала обо всей этой истории гораздо больше, чем рассказала.

— И я не сомневаюсь, — проговорил Эркюль Пуаро.

Мистер Камб Джонатан жил в Эссексе. После вежливого обмена письмами Эркюль Пуаро получил почти царственное по своей форме приглашение приехать к обеду и остаться ночевать. Старик был, несомненно, очень интересным типом, и после бесцветного Джорджа Мейхью беседа с ним показалась Эркюлю Пуаро стаканом доброго искристого вина.

— Наша фирма видела много поколений Крэлей, — рассказывал старик. — Лично я знал и Эмиса Крэля и его отца — Ричарда Крэля и даже помню Инока Крэля— его деда. Это были богатые люди — провинциальные сквайры. Больше всего на свете они любили лошадей, охоту и женщин, а идеи их не волновали, к идеям они относились недоверчиво. Но зато у жены Ричарда Крэля идей и фантазий было больше, чем здравого смысла. Она любила стихи и музыку и даже играла на арфе. Она была поклонницей Кингслея и в честь него назвала своего сына Эмисом. Отец ворчал на это имя, но уступил.

Эмис Крэль унаследовал от матери страсть к искусству, а от отца — сильную волю и безжалостный эгоизм. Все Крэли были эгоистами. Они не признавали ничьего мнения, кроме своего собственного.