Владимир Мильчаков - Таких щадить нельзя

— Не подходи, гады! Исполосую! — взвыл он, глядя на Кариева налитыми кровью глазами, и вскочил на ноги.

Лишь с помощью овчарки и проводника Кариеву удалось обезоружить бандита. Даже прижатый к земле, Косой лягался, бил головою и кусался, выкрикивая самые грязные ругательства и угрозы. Наконец, видя, что игра проиграна окончательно, он забился в умело инсценированном припадке эпилепсии.

— Черт с тобою, — с трудом переводя дыхание после длительной возни, проговорил Кариев, — валяй дурака, если тебе нравится. Прикажи овчарке караулить эту рвань, — попросил он проводника.

Тот подал команду, и умное животное, положив передние лапы на грудь бандита, прилегло рядом, готовое в любую минуту пустить в ход свои клыки. Оскаленная собачья морда сразу охладила Косого. Припадок эпилепсии моментально прекратился. Испуганно косясь на бело-желтые клыки овчарки, обезоруженный бандит заговорил злым, но совершенно нормальным голосом.

— Уберите зверя. Я прокурору жаловаться буду. Нашли моду, гады, людей собаками травить.

— Еще неизвестно, кто больше зверь — ты или мой Гонец, — отозвался обиженный за собаку проводник. — Сторожи, Гонец.

Убедившись, что Косой больше не помышляет о сопротивлении, а от возможностей побега застрахован неподкупной бдительностью овчарки, Кариев послал едва оправившегося от удара Бабаева за машиной. После этого лейтенант подошел к старику, с интересом наблюдавшему за всем происходящим.

— Как вы здесь оказались, отец? — почтительно поздоровавшись и сообщив, кто он такой, спросил Кариев старика.

— Пришел за своим автомобилем, — весело ответил тот, кивнув на осла, невозмутимо щипавшего траву в десятке метров от него. — Устал немного. Присел под деревом отдохнуть и по милости аллаха сделался свидетелем интересного дела.

— Но вы были не только свидетелем, отец, — рассмеялся Кариев. — Ваше вмешательство оказалось решающим. Я вам очень благодарен за помощь, отец.

— Все произошло так, как и должно было произойти, — поучительным тоном ответил старик. — Аллах определяет поступки людей, но от людей зависит правильно понимать повеления всевышнего.

— Но как же вы не побоялись, отец? — несколько смущенный религиозным настроением старика, полюбопытствовал Кариев. — Ведь достаточно было бандиту оглянуться…

— Когда я был еще совсем молодым, — перебил старик лейтенанта, — правда, раза в два постарше, чем ты сейчас, — оценивающе посмотрел он на Кариева и важно погладил бороду, — я также не без соизволения аллаха поднял свой кетмень против собаки Ибрагима. С помощью кетменя я раздобыл у басмачей английскую винтовку и не отдал ее на склад до тех пор, пока последний басмач не был схвачен так же, как ты сегодня захватил этого разбойника.

Догадавшись, что воспоминания о годах борьбы с басмачеством являются самыми дорогими для старика, Кариев с особой почтительностью проговорил:

— Человек, с оружием в руках защищавший революцию, и в преклонном возрасте способен быть образцом мужества и отваги. Я обязан доложить о вашем славном поступке своему начальнику. А он захочет знать ваше имя, отец.

— Мне не нужна похвала, сынок, — с достоинством ответил старик. — Но если ты или твой начальник захотите навестить меня, отведать нашего плова и попробовать нашего вина, то в колхозе Димитрова, вон за тем холмом, спросите дом бригадира Искандера Алимова. Там всегда будут рады гостям.

— Неужели вы еще работаете на поле? — изумился Кариев.

— Искандер Алимов — мой самый младший сын. Он вдвое старше тебя, молодой джигит. Но в доме хозяин я, его отец, Алим-бобо.

Конвоир ввел Сивоконя в просторный кабинет и, указав на стоящий посреди комнаты стул, приказал:

— Садись.

Сивоконь уселся. Конвоир остался стоять у двери за спиной арестованного. Тишину нарушало только отчетливое и равномерное тиканье маятника больших часов, стоявших в углу кабинета.

Уже больше суток прошло с того момента, когда в «Счастливое» в хатенку легкомысленной разводки Зинки Маркевич неожиданно вошел начальник районной милиции Гулямов в сопровождении целого десятка дюжих колхозников. Несмотря на призывы Гулямова «соблюдать законность», колхозники по-свойски проучили пытавшегося прорваться и убежать Сивоконя. Заодно, под горячую руку, крепко намяли бока и Рябому с Запрометовым. Вспоминая об этом, Сивоконь невольно поеживался. До сих пор болят ребра от железных мужицких кулаков.