Артемий Люгер - Быть киллером

— Расскажи про Освенцим.

Сеня довольно долго молчал, потом сказал:

— Понимаешь, рассказать про Освенцим дьявольски трудно. Я был там четыре раза. Прочитал десяток — нет, два десятка книг — на русском и на английском. И переводы — с польского, с немецкого. И всё равно ничего не понимаю. Видел крематории, груды одежды, волос, пресловутое это мыло из человеческого жира… А вот вместить в себя это не могу. Там люди, ну, узники эти… жили и умирали, мы знаем. А вот как это — жить с сознанием, что тебя не сегодня-завтра превратят в пепел?… Как это понять, почувствовать? Но, допустим, можно. Трудно, но можно. А вот как понять этих, которые там работали? Легче всего тех, кто избивал, издевался, это понятно: садисты, маньяки, в общем, душевная болезнь. А те, кто просто работал? Я никак не мог отделаться от ощущения, что это обычная фабрика. Фабрика по переработке… Может быть, и для них это была просто фабрика по переработке… Людей? — Нет, просто материала. Человеческого материала. Но вот как понять, как они с этим жили? И тогда. И после. Наверное, поэтому немцы навсегда останутся для меня особой — непонятной — расой. Как, скажем, инопланетяне. Ну да, ладно, хватит. А ну-ка, скажи ещё что-нибудь на инглише. Да, акцент, конечно… Будем надеяться, что филологи пограничниками не служат.

На паром мы прошли без затруднений. Сенин рассказ у пограничников — и было-то всего два человека — удивления не вызвал: ситуация, видимо, была знакомая. Солдат только хихикнул, а офицер сплюнул и сказал: Уж наши бляди… Небрежно сунул в карман галифе две стодолларовые бумажки — интересно, подумал я: поделится с напарником или нет — и махнул рукой: проходите.

В каюте на двоих — второе место было свободно — Сеня достал из сумки бутылку водки, и мы приняли по стаканчику «за успех нашего безнадёжного дела». После чего Сеня сказал:

— Ты, старик, как хочешь, а я в койку. Намотался по автобусам. Два дня толком не спал. В гостинице сосед храпел, как…

Он улёгся, а я вышел на палубу.

Было около одиннадцати. Народу на палубе было мало. Я прошёл на нос и облокотился на поручень. Ну, что ж, пока всё складывается неплохо. Что я скажу в американском посольстве в Вильнюсе, я себе ещё как-то представлял. А вот потом? Потом, когда за меня возьмутся не посольские клерки, а профессионалы разведки? Рассказать всё? А не последует ли за этим депортация на милую родину, где меня встретят с распростёртыми объятиями? А если не депортация, то американская тюрьма? Конечно, это не наша, а всё равно тюрьма, да ещё явно с недетским сроком. Когда я бил охранника куском бетона по голове и приковывал к стене, когда я, прячась от прохожих, бродил по Калининграду, мной владел азарт — азарт зверя, убегающего от охотников. А сейчас — а сейчас азарта уже нет: я убежал. Убежал и теперь плыву на корабле, который идёт по своему маршруту, от меня не зависящему. Собственно, и ничего вообще от меня теперь не зависит.

Я достал из пачки сигарету, поднёс к ней зажигалку… — и услышал сзади:

— Вышел подышать свежим воздухом?

Я оглянулся и наверняка изменился в лице: передо мной стоял Вадим Сергеевич, а невдалеке две фигуры в тёмных костюмах.

Это был чистый нокаут. Несколько мгновений я не мог выговорить ни слова. Наконец пришёл в себя и задал глупейший вопрос:

— Что вам от меня нужно?

— Ну, Андрей, какой же ты забывчивый, — проговорил Вадим Сергеевич. — Обещал утром дать мне ответ, а сам сбежал. Вот я и пришёл за ответом.

— Хорошо, — сказал я, — Ваша взяла. Если ваши предложения в силе — я согласен.

— Вот и молодец, — похвалил меня бывший шеф. Правильно решил. Заметь, я не ругаю тебя за обстоятельства твоего побега. Как я тебя отыскал — тоже неинтересно. Могу только сказать, что это было не так уж трудно. Итак, объясняю обстановку. Паром приходит в Ниду — он посмотрел на часы — через четыре часа. Два часа ты можешь гулять, где хочешь. Через два часа мы забираем тебя к себе в каюту, где ты отдыхаешь до отхода парома обратно в Калининград.

— В наручниках?

— Нет необходимости, — сказал Вадим Сергеевич, — эти ребятишки не такие лопухи, которых ты… Короче: возвращаемся в Калининград а оттуда в Питер. Там мы получаем известную папочку, а ты — свободу.

— Что ж, — сказал я, — попробую поверить.

— И правильно сделаешь, — ещё раз похвалил Вадим Сергеевич. — Мало того, можешь даже опять занять своё кресло в салоне. Я говорил с Георгием Карповичем — он не против. Так что дыши полной грудью, в твоём распоряжении целых два часа. Хочу только предупредить: не пытайся спрятаться — найдём. Если захочешь закрыться в каюте — не поможет. Только устроишь большие неприятности своему приятелю. Сене — если не ошибаюсь, так зовут твоего друга?