Тору Миёси - По законам железных людей

Слышу, — наконец ответил я. — У меня к тебе единственная просьба — надень наручники на настоящего преступника.

В особняке Гото телефон не отвечал. Это означало одно — Каёко дома. Парадные ворота были закрыты, но сквозь решетку было видно, что перед домом стоит большой автомобиль. Я перемахнул через ограду и позвонил с черного хода. К двери подошла она. Я назвал себя. Дверь приоткрылась.

— В такое время? Но это же неприлично.

— Я вам звонил. Несколько раз.

— Я слышала.

— У вас кто–то есть?

— О таком не спрашивают. Подумайте, который сейчас час! Если вы хотели мне сообщить о малайце, я это слышала по телевизору. Я пойду, извините!

— Нет. Вы знаете, где я был сегодня?

— Увы, мне не обо всем докладывают.

--Я был в одной горной хижине неподалеку от водопада Гёдзя–но Такэ.

— Тише, нельзя так громко, — прошептала она. — Ну и что?

Мне вдруг стало ясно. Я как–то упустил, что мы живем в век налаженной коммуникации.

— Так кто же у вас? — спросил я ее.

— Никого.

— Не означает ли это, что Кавакита Канъитиро для вас — никто?

— Тише, умоляю вас!

— Впустите меня. Я хочу договорить с ним,

— Нет. Только не это.

— Он враг. Враг ваших детей. И вы это знаете. Зачем он пришел к вам?

— Все не так просто.

— Так говорят, когда хотят уклониться от прямого ответа. Зачем он здесь?

— Он пришел просить моего посредничества для встречи с Гото.

— Ах, вот оно что! И что же он обещает?

— Он согласен отойти от политики.

— И вы поверили ему?

— Он знает, кто такой Гото.

— А дневник вашего мужа?

— Откуда вам известно о дневнике?

— Я его читал и знаю: если ему дать ход, Кавакита и без своего обещания может с политикой распроститься навсегда.

— Это моя вина. Я не должна была передавать его Такити,

— Когда вы ему его передали?

— За месяц до… смерти.

— Он здесь бывал?

— Бывал.

— И за сколько Кавакита согласен купить его?

— Вы и об этом знаете?

— Догадался.

— Разговора о цене не было. Впрочем, я не знаю, где он — этот злосчастный дневник.

— В сейфе банка Тосай–гинко. Теперь вы — его наследница и вправе поступить с ним как хотите.

— Мне нужно идти. Мы встретимся в другой раз.

— К сожалению, другого случая может не представиться. Поэтому я хотел бы подождать здесь. У меня есть к вам еще дело… Речь о Гото.

— Это так важно?

— Узнаете, — уклонился я от ответа.

Каёко отвела меня в одну из комнат. То она торопилась, а сейчас не ушла, прежде чем не заварила мне свежего чаю. Я подумал, что у нее найдутся оправдания для Кавакита.

Он уехал полчаса спустя. Она вышла его проводить. Было слышно, как раскрываются и закрываются ворота. Каёко вернулась, и мы перешли в гостиную. Она достала из бара бутылку бренди.

— А вы? Ах, да, «Something special». Его любил Такити.

— И это я знаю. Так что же, Кавакита дал обещание уйти в отставку?

— Да.

— Завтра он заберет свое обещание обратно.

— Почему вы так думаете?

— У Гото снова инсульт. Уже второй.

— Не может быть!

— Может. Приступ случился, когда я был у него. У меня нет причин врать.

В душе этой женщины, хотя я не могу утверждать, что она у нее есть, но, по крайней мере, в том месте, где ей положено быть, творилось смятение. Я понимаю, это сулило перемены в жизни пятидесятисемилетней женщины. И не обязательно — радужные.

— Кавакита не узнает об этом.

— А мне кажется, лучше будет, если он узнает. Гото, возможно, удовлетворится отставкой своего противника. Но что это даст? Из отставки возвращаются…

— Чего же вы хотите?

— Отдайте мне дневник. И не говорите Кавакита. Я знаю, что с ним делать. Не напечатают газеты, можно передать его крестьянской партии для оглашения в парламенте.

— Я не могу нарушить слово, которое дала Кавакита.

— Что вы ему обещали?

— Сжечь дневник.,

Я налил себе еще одну порцию виски, потом — еще одну, Настроение у меня было такое, что алкоголь не брал. Мне было жалко всех беззащитных. И ее тоже, ту, которая когда–то родила дочь и не смогла стать ей матерью. А может быть, я жалел себя, потерявшего Йоко. Никакие сплетни, факты, показания на суде не имеют для меня значения. Любишь — значит любишь… Я вдруг услышал, что Каёко о чем–то мне говорит…

— Это мне сказал когда–то Гото. Он сказал, что в интересах государства приходится жертвовать личными чувствами. Есть законы, говорил он, которым следуют те, кто управляют страной и народом. Надо управлять, имея железную волю и не позволяя чувствам выходить из–под контроля. Гото не только говорит так, он и сам такой человек. Он позволит Кавакита уйти с почетом в отставку. В интересах государства.