Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

— Ага, — согласно кивнул Пархом, — вот это… «плюс расходы», это чего? Это сколько?

— Да немного. Тысяч семьдесят-восемьдесят. Максимум — сто… Долларов, конечно. Разъезды. В Москву, и там… Гостиница, то-сё. В столице ведь всё очень дорого. Хозяину подмосковной дачи заплатить надо. Моим ребятам…

Пархом по-бычьи наклонил голову вперёд и хотел что-то сказать Малюте, но на столе загудел внутренний телефон. Звонили снизу, от охраны.

— Да! — рявкнул Пархом, нажав кнопку громкой связи.

— Там этот прышол… мэнт. Мараков, — раздался в динамике грубый голос с сильным кавказским акцентом, — гаварыт, ему срочна нада. Важный сообшэние, говорыт.

— Проведи ко мне, — Прохор отключился и посмотрел на Никиту Ивановича, — вот и начальник нашей доблестной милиции пожаловал. Все в сборе. Только мэра нет.

— Мэр на презентации дома престарелых, — напомнил Малюта.

— Знаю. Сам деньги давал, чтобы строительство в срок завершить. Разворовали государственное бабло, суки. Хорошо, что в городе такие люди, как я, живут. Палочки-выручалочки.

«Просто так ты деньги никогда не даёшь, — подумал Никита Иванович. — За твои деньги мэр слепнет и глохнет, когда нужно. И немеет. А иногда наоборот — красноречие так и прёт»

А вслух сказал:

— Не знаю, что бы мы без вас делали, Максим Игоревич!

— Жили бы на государственную зарплату, — хохотнул Пархом, — как все честные люди. Сколько у тебя сейчас? Тысяч двадцать… рублей? Больше?

Никита Иванович не успел ответить, в дверь постучали.

Мараков был тучным и высоким, как башня. Голова его едва не касалась высокой дубовой притолоки. Положенную по статусу серую каракулевую папаху начальник местной милиции внизу не оставил, держал на сгибе локтя, как кадет-суворовец — фуражку. Войдя, коротко кивнул Никите Ивановичу (виделись уже!) и направился к Пархому едва ли не строевым шагом. Бокал Пархома с остатками коньяка зазвякал о стоящую рядом бутылку.

— Расслабься, товарищ полковник, — весело сказал Пархом, — не на параде. Ещё паркет мне проломишь. Или хрусталь поколешь.

— А я по-другому ходить не умею, Максим Игоревич, — пробасил Мараков. — Во мне сто шестьдесят два килограмма.

— Так обувь бы себе купил на мягком ходу. Саламандер какой-нибудь. Я что, мало денег тебе даю? На приличную обувку не хватает?

— Не положено. По уставу. Я же в форме. Если бы в гражданке был… Да, есть у меня приличная обувь.

— Коньяк будешь? Мартель.

— Чуть-чуть, — Мараков показал дозу — промежуток между большим и указательным пальцем своей руки, сантиметров восемь.

Неплохо, подумал непьющий шахматист Никита Иванович Малюткин, полбутылки показал, ментяра.

— Что за срочность, Мрак? — спросил Пархом (полковник Мараков был у него Мраком), наполняя пузатый бокал. — Мой урюк сказал, у тебя что-то срочное.

— Не было бы срочным, пришёл бы вечером.

— Рассказывай, — Пархом протянул Маракову наполненный до краёв бокал.

Мараков взял бокал. В его пальцах-сардельках он казался напёрстком. Выпив, поставил пустой бокал на стол и бухнулся в кресло рядом с прокурором.

— Вы просили докладывать вам о каждом шаге Самсонова, а, точнее, этого волчары, гэбэшника отставного.

— Приказывал, — жёстко поправил Маракова Пархом.

— Ну, да, — кивком согласился полковник, — волчара сегодня утром прилетел рейсом, — он назвал номер рейса, — из Москвы.

— Знаю. Зачем повторяешь? Уже докладывал, ведь. Короче!

— Так он, это… снова в Москву улетел. Я поэтому и пришёл доложить. Лично и оперативно…

— Когда?

Мараков с опаской взглянул на часы, массивный «роллекс» на не менее массивном золотом браслете.

— Не улетел ещё, — обрадованно сообщил он, — через пятнадцать минут вылет.

Пархом перевёл взгляд с Мрака на Малюту.

— Что это?.. Зачем?

Никита Иванович пожал плечами и предположил:

— Может, Оболенцев отзвонился? Сообщил, что…

Закончить Малюткин не успел, он вынужден был закрыть лицо — в его сторону брызнули сверкающие хрустальные осколки бокала, который Пархом в сердцах грохнул о столешницу.

— Я не спрашиваю, кто и кому звонил! — заорал Пархом на Малюту.

Дверь в кабинет приоткрылась и в щель высунулась чёрная бородатая голова охранника. Кавказец внимательно оглядел присутствующих, и, удостоверившись, что хозяину ничего не угрожает, что шум — не более, чем рядовой всплеск эмоций, втянул голову назад и тихо прикрыл за собой дверь.

— Я спрашиваю: зачем Десницкий полетел в Москву? — продолжал орать Пархом, не заметив проявления бдительности со стороны охраны, — С кем стрелка забита, мать вашу?! Что и с кем этот мудила в Москве перетереть собрался? Вы что, господа хорошие, охренели? Одному, — Пархом поднял на Малюту кулак и поводил им у него перед носом, — пол-лимона баксов отстёгивай, это для него «сущая мелочь»! Сотка на расходы! А ху-ху не хо-хо?..