Николай Еремеев - Путешествие с изумрудом

– Всё сделаю, Иннокентий Владиславович. К которому часу готовить?

– К четырём и девки и всё остальное должно быть у меня на даче, в Горках. Продукты и выпивку сгрузишь в холодильник. Включи сауну и уезжай.

– А девушки?

– А что, девушки? Раздень, поставь им вино, фрукты, и пусть себе в бассейне плескаются, русалки, – Председатель хмыкнул. – Ну, иди, работай.

– Только смотри, проинструктируй их там получше, ну, сам знаешь о чём, не мне тебя учить, – добавил он, когда Баринов уже направлялся к двери.

Когда дверь за ним закрылась, Председатель потянулся к телефону: нужно было предупредить жену, чтобы случайно не нагрянула на дачу не ко времени. Жена его, Надежда, женщина, как говорится – знойная и ещё в самом соку, определённо знала, чем занимается её муж с сотрапезниками на даче. Однако, к таким его проделкам относилась, как к невинным. Ну и что, не сотрётся ведь насовсем мужнино хозяйство? Зато к ней потом добрее будет.

Как и всякий мужчина, Иннокентий Владиславович, испытывал неосознанное чувство вины перед женой после каждой "холостяцкой" гулянки. Поэтому, зачастую, после таких вот выездов с друзьями на дачу, он дарил супруге маленькие подарки. Маленькие – размерами, но уж никак не ценой.

Так получилось и на этот раз. Едва Председатель сообщил супруге о предполагаемых планах на вечер, она, как ни в чём не бывало, согласилась. Только просила быть поосторожнее, и дачу не спалить. Но это было сказано, скорее, для красного словца.

– А может и у неё кто-то есть, такой же вот, как я, холостяк, – подумал Иннокентий Владиславович безо всякой ревности. – А почему бы и нет, да, впрочем, мне какая разница? Главное – не ревнует.

Так уж получилось, что к посту охраны коттеджного посёлка обе машины, "мерседес" Председателя и "ауди" Соковнина, подъехали одновременно. Охранник поднял шлагбаум и почтительно вытянулся во фрунт. Почти неслышно, лишь шурша резиной по гаревой крошке, устилавшей подъезд к дачам, машины неспешно покатились к коттеджу Порохова.

Собственно, коттеджем это двухэтажное строение называть было бы неверно. Скорее, дом походил на особняк зажиточного ранчера, где-нибудь в Техасе: от левого до правого крыла дома было примерно тридцать метров.

Спальные помещения выходили окнами на заднюю сторону дома, зато почти вся передняя стена была выстроена, казалось, из сплошного тонированного стекла.

Однако, разглядеть интерьер жилища было практически невозможно: портьеры и жалюзи, а также тёмное, почти непрозрачное стекло, не давали постороннему наблюдателю никакой возможности подсмотреть, что же творится внутри.

Единственными окнами, незащищёнными от взоров любопытствующих, были высокие, во всю высоту дома, окна из обычного стекла в правом крыле здания. Но и эти окна практически всё время были запотевшими из-за пара, поднимавшегося от тёплой воды закрытого бассейна.

Остановившись у особняка, водители выпустили своих пассажиров, и отъехали на специально оборудованную стоянку чуть поодаль. Теперь, когда будет нужно, их вызовут. А знать, что творится за стенами, скрывающими их высокородных хозяев, водителям вовсе ни к чему: крепче спать и дольше жить будут.

Приподняв голову и оглядывая здание, Соковнин присвистнул:

– Ого-го! Не самые последние хоромы ты себе отгрохал.

– Ладно тебе, Петрович, прибедняться: у самого ведь не хуже дворец стоит. Да что мы снаружи беседуем: пойдём в дом.

На правах хозяина первым отворил дверь, но гостя пропустил вперёд.

– У тебя тут что, есть кто-то? – с недовольством в голосе спросил Петрович. – Ведь договаривались же: никого лишнего.

– Никого лишнего и нет. Так, две девушки для разрядки. А то нас с тобой, чего прочего, за педерастов примут, – хохотнул Иннокентий Владиславович.

Как всякий служака, хоть и бывший, он в своей речи избегал каких-либо недомолвок или иносказаний. Всё, что хотел сказать – говорил, не заботясь особо, какое впечатление произведёт на собеседника сказанное.

Ну, а в случае с Иваном Петровичем Соковниным и вовсе не стоило скромничать. Подать главную идею следовало так, чтобы гость был твёрдо уверен: Иннокентий Владиславович всегда говорит именно то, что думает. Чтобы, упаси Бог, даже не помыслил, что Порохов может держать камень за пазухой.

В таких делах, что задумал Председатель, никаких недомолвок быть не должно, иначе недолго и без головы остаться. Тут – либо молчи, как чурка деревянная, как истукан каменный, либо говори всё, что есть. Система (а в том, что его гость принадлежал именно к ней, Порохов не сомневался) не прощает не только лжи, но и самых мелких неточностей в обсуждении подобных дел.