Сергей Мартин: Вспомнить всё

–– Спасибо. – Я попытался улыбнуться. Улыбка получилась вымученной, мышцы лица работали на редкость скверно. Видать, я был в варварском плену. Не иначе.

Тогда Иванов сказал решительно:

–– Ну все, ещё успеем поговорить. А сейчас полечимся, и – спать. Вам нужно набираться сил.

Он поднялся с табурета и через минуту вернулся ко мне с пригоршней таблеток и кружкой горячего чая, пахнущего малиной и травами.

Мне все более симпатичен был этот пожилой человек, в котором чувствовалась внутренняя целостность и сила духа. Я ощутил, что ему можно доверять, и это внезапно стало твердой почвой. Я почувствовал' под собой материк. С тысячей городов и причудливыми ландшафтами, которые, как мне казалось, я отлично знал. Когда–то. Но только не сейчас. Ведь все это могло быть бредом. Не слишком тяжёлым, но оттого не менее опасным и обманчивым.

То ли лекарство начало действовать, то ли я был действительно очень слаб, но скоро мои веки стали наливаться свинцом.

Засыпая, я кое–как расслышал, что Иванов обратился ко мне с такими словами:

–– Думаю, что человек не может обходиться без имени. Не будете возражать, если я пока стану называть вас Сергеем? И давайте перейдем на «ты».

–– Принимается… – пробормотал я, и тут же сон, гигантский, как гора, надвинулся на меня. Я больше не летел в бездну, я просто замер в абсолютной неподвижности. Однако на этом материке у меня было место. Принадлежащее только мне. Спасибо старику. На все воля Божья.

Мое пробуждение было чудовищно долгим. Густой красный туман не выпускал меня из призрачного пограничья между сном и явью, где реальное казалось иллюзорным, а иллюзорное – реальным. Этот туман к тому же был липким, как грязь на бездорожье. Наконец фантомы кошмарного сна исчезли совсем, реальность заявила о себе со всей определенностью.

Я увидел себя как бы со стороны. Я лежал в незнакомой комнате на кровати; В состоянии абсолютно непонятном. Никогда прежде я не ловил себя на подобных мыслях. Я как–то странно, по–детски разволновался для начала, резким движением попробовал приподняться, точно предупреждая опасность. Но адская боль в ребрах остудила мой легковесный порыв. Осторожность и некоторая рассудительность стремительно вернулись ко мне.

Что–то стягивало мне грудь, не давая глубоко дышать, и невидимой крепкой цепью сковало движения. Кое–как освободившись от одеяла, я был внезапно поражен, увидев на себе широкую полосу тугой бинтовой повязки. Руки тоже были забинтованы. Я медленно поднес их к лицу, запах каких–то мазей и йода буквально ошеломил меня. Кое–где на повязках я заметил бурые пятна крови, но это уже не произвело на меня особенного впечатления. Довольно смутно, но я вспомнил, каким образом оказался здесь, и это придало мне чуточку спокойствия и уверенности.

Я пытался понять свое состояние, но не мог. Внутри моего «Я» зияла пустота. Да, именно серебристая холодноватая пустота вернее всего определяла его. Я был опустошен, как гнилой орех. Такие понятия, как «раздавлен», «повержен», подходили мало. Я не знал, кто обошелся со мной таким образом. Но, как физическое тело, я существовал вполне пристойно. Это вселяло некоторую надежду. Чтобы возродиться к жизни, я должен был каким–то неимоверным усилием заполнить пустоту драгоценными крупицами хоть каких–то воспоминаний о прошлом. Не мог же я окончательно превратиться в беззаконную комету, летящую в хаосе и несущую в себе тот же хаос. Я должен вспомнить ключевые события моей прошлой жизни. И тогда завеса будет разорвана. Картины, цвета и запахи, которые могли бы срастись в завораживающее целое, наверняка были рассыпаны где–то в глубинах моей памяти, пока наглухо запечатанной, как бутылка с письмом, выброшенная на океанский берег. Я должен был вспомнить все, постепенно или чудесным образом – стремительно. Это внезапно сделалось моей главной задачей. Кажется, я никогда не решал таких. Но мне подумалось вдруг, что и раньше приходилось сталкиваться с малоразрешимыми проблемами. С какими? Когда? Где? Ответа не было. А от него зависела дальнейшая моя судьба. Мне вовсе не улыбалась перспектива навсегда остаться человеком без имени, без прошлого.

«С чего начать?» – думал я, машинально разглядывая место своего пребывания – небольшую комнату с единственным окошком. Выгоревшие ситцевые занавески, стены, обклеенные дешевыми обоями. Жилище давно требовало ремонта. Я равнодушно посмотрел на старый платяной шкаф в углу, на убогий стол, возле которого располагались колченогие табуретки, на древний кожаный диван. Пожалуй, это был интерьер обычной дачи человека небольшого достатка. «Откуда мне все это известно?» – промелькнула довольно оригинальная мысль, но тут же растаяла, исчезла. Рассудок отказывался задаваться столь болезненными вопросами. Ведь изощренный анализ мог вызвать жуткую головную боль. Мытарства могли пойти по второму или третьему кругу. Что такое – «мытарства»? На этот неожиданный вопрос ответ возник тут же – это боль без начала и завершения. Кое–какая определенность мерцала в точном и взвешенном ответе. Я понял, что начинать нужно с известных мне вещей. С того, что здесь и сейчас. Пока, как говорится, не до воспоминаний. Итак, меня нашли раненным на берегу реки. Я был без сознания. Я потерял память. Это все. Слишком мало, чтобы за что–то зацепиться. Проклятье! Нет никакой маломальской подсказки. Все до предела размыто. Спокойно, без паники. Прежде всего мне нужно выяснить, где именно и когда я был обнаружен. Что за место? Может, его название что–то подскажет мне? Как я оказался на берегу? Предположим, на меня кто–то напал. Где это произошло? На берегу? А может, на реке? На теплоходе? Слово «теплоход» тут же выставило веселую и безболезненную картинку. Но подсказки никакой не было.