Ольга Лаврова: Шантаж

— Это я все знаю. Еще сыр кончается и масла надо прикупить.

— Да-да, фунт сливочного и бутылочку прованского.

— Все?

— С провизией все. Остается гомеопатическая аптека. Лучше всего поезжай на Маросейку…

— Богдана Хмельницкого она давно, — досадливо поправила Настя, шлепая по коридору.

— Настя, деньги и рецепты на рояле!

Если бы в следующие за тем полчаса Токарев или Знаменский возвратились незримо в покинутую ими квартиру — то, возможно, устыдились бы нелестному мнению о Праховой, как о пустой и эгоистичной особе. Нет, не осталась Антонина Валериановна равнодушной к судьбе Бори Миркина. Долго и с искренним огорчением созерцала она опечатанную дверь его комнаты, покачивала в раздумье головой, для верности сняла себе копию с телефона Знаменского (обязательно надо выяснить, куда послать Настю с передачей), даже проверила пульс и давление и приняла успокоительные гомеопатические крупиночки.

Первая беседа с Борей Миркиным тоже не принесла никаких лавров. Никчемный получился разговор.

— Если по правде, гражданин следователь, за доброту сел. Токмо и единственно, — печалился Боря.

— Да ну?

— Скажете, нет? Вот я вам на конкретном примере: брошку вы у меня нашли, да? Шесть лепестков, в середке жемчужинка. Ну вот, скажем, эта брошка. Приносит ее жалостная старушка, одной ногой в могиле. А брошечка-то ажурная, много ль она потянет? Кладу на весы, говорю цену. Старушка, конечно, расстраивается. Я ей объясняю, что платим, дескать, по весу, как за золотой лом. А как же, говорит, работа? А жемчужина?! На работу, говорю, у нас прейскуранта нет. А жемчужина, говорю, больно старинная. Жемчуг, гражданин следователь, он стареет, мутится. Слыхали?

— Слыхал.

— Ну вот. Старушка, значит, расстраивается. Я говорю: раз жалко, бабуся, так не продавайте вовсе, какая вам нужда продавать? Нет, говорит, хочу внуку велосипед купить. И непременно чтоб с мотором, чтоб ехал и трещал. Разве не трогательно, гражданин следователь? Это ведь трогательно! «Непременно чтоб трещал…»

Знаменский улыбнулся:

— Ну, трогательно.

— В чем и соль. Заплатите, говорит, мне побольше, голубчик, очень вас прошу! А как я ей больше заплачу? От государства же я не могу. Только если от себя. Ну и дал, чтобы на велосипед хватило.

— Вопреки законам коммерции? Если бы вы не были уверены, что продадите брошку дороже, думаю, рубля бы не дали!

— Хотите — верьте, хотите — нет, а я человек сентиментальный.

Шут его разберет, может, подчас и сентиментальный. По внешности Боре Миркину лет 29–30, по паспорту — 24. Повадка непринужденная, словоохотлив. Но вид болезненный. И в худощавом лице некая «достоевщинка». Порочное, что называется, лицо — и одновременно привлекательное.

Грехи за ним, конечно, водились. Точнее, грешки. Что-то приобретал без официального оформления. В неплохом бриллианте убавил каратность. Кому-то рекомендовал «своих» покупателей.

Знаменский пока посматривал на Борю Миркина добродушно. Но не исключал перспективы зацепить через него что-нибудь серьезное. И перешел на деловой тон:

— Кассир участвовал в ваших операциях?

— Ни боже мой! Деньги из рук в руки — весь сказ.

— Кому сбывали приобретенные вещи?

— Да вы ж знаете.

— То есть подтверждаете показания Кудряшова и Масловой?

— Подтверждаю, куда деваться, — вздохнул Боря.

— Еще покупатели, надеюсь, были?

— В общем-то… нет.

— А в частности?

— Изредка кто-то, сейчас уже не упомню.

Врунишка. А у Пал Палыча козырей нет. Только наработанные практикой приемы допроса.

— Между нами, Миркин, — полушепотом, по секрету, — когда у обвиняемого слабая память, это производит отвратительное впечатление.

Боря улыбнулся виновато и обаятельно:

— Не хочется впутывать людей. Они свои кровные платили, а вы, чего доброго, заберете у них всякие колечки как вещест…

Знаменский не дослушал:

— С кем вы должны встретиться сегодня через тридцать пять минут?

Миркин вздрогнул, физиономия вытянулась, как в кривом зеркале. Любопытное лицо. Хозяин не справляется с его выразительностью.

— Встретиться?.. Ни с кем.

— Неправда.

Знаменский достал из ящика перекидной календарь, прихваченный на обыске.

— На вашем календаре помечено: «11 октября, пятница. Пятнадцать десять, под часами». И жирный восклицательный знак. Так с кем? Напрягите память.

— А-а… действительно. С одной особой женского пола.

— Можете ее назвать?

— Наташа.