Дмитрий Потехин - Болван

– Понимаю.

– Но простить я тебя не мо-гу.

– Деньги будут. Щас он с кредитом своим вшивым разберется!

– А если ты мне врешь в глаза?

– Я?!

– Ага. Ты, может, думаешь, я… думаешь, у меня мозги от хорошей жизни заплыли?

Толян отпил из бутылки и, шаркая шлепанцами, направился к лестнице.

– Че ты мне никогда верхний этаж не показывал? А сам туда бегал. Может, у тебя кубышка там, а? С червонцами…

Он стал подниматься по лестнице, отозвавшейся мучительным треском пыльных ступеней.

– Сюда иди! Или решил сбежать тайком? Михал Моисеич!

Делая то, что вряд ли бы надумал, если б не выпил, Толян сначала вломился в бывшую спальню, где на голой доске кровати валялись окаменелые с прошлого лета горошины. Потом дернул дверь второй комнаты и убедился, что та заперта.

Вверх по лестнице затопали старческие ноги. Толян обернулся и увидел злые черные глаза и остервенело сжатые губы.

– Вот, бери! – Моисеич сунул ему под нос две золотые медали. – Бери, бери! Я б их все равно продал рано или поздно!

– Кончай, – вяло отрезал Толян и постучал пальцем по двери. – Че там у тебя?

– Барахло всякое!

– Открой.

– А провались оно… – старик, кашляя и ворча поплелся вниз.

– Давай, давай! А то, если хочешь, я медальки возьму!

Через минуту Моисеич вернулся со связкой почерневших от времени ключей.

Натужно крякнул замок. В полутьме Толян к своему немалому изумлению разглядел множество диковинных предметов. Был здесь и громадный иудейский светильник-ханукия, и мушкет восемнадцатого века с истлевшим прикладом, пять узкоглазых деревянных болванчиков, облупившаяся статуя Будды, какие-то глиняные миски, горшки, серебряный гравированный турецкий кофейник.

В темном углу торчал самый колоритный экспонат: сделанный в метр высотой пузатый глиняный урод без какой-либо одежды с широкой как у жабы щелью рта, по-свинячьи вздернутым носом и близко посаженными крокодильими глазенками. Безобразно злая, презрительная харя.

– Это у тебя че тут?

– Че… – пробурчал Моисеич. – Из запасников. В девяносто третьем, когда музей закрыли, с имуществом катавасия вышла. Мне, как доверенному лицу…

– А-а, вот оно что! – ощерился Толян. – Я-то все думал: на кой вы, археологи, древний хлам откапываете, раз ничего себе оставить не можете? В чем кайф? А тут гляди-ка… Во-она, что наша профессура на чердаках хранит!

Он хлопнул Моисеича по спине, как старого приятеля, чуть не сбив его с ног.

– Я… вас попрошу ничего не трогать.

– Я тя тоже попрошу!

Толян вошел в комнату и начал разглядывать предметы, непременно щупая каждый из них.

Глиняный толстяк, с самого начала приковавший его внимание, рождал в памяти какой-то смутный знакомый образ.

«Это ж Бурят… голый в бане!»

– Япона мать, точно Бурят – один в один! – прошептал Толян, гладя болвана пальцами по лысой голове. – Только цепи не хватает! Моисеич, зажги свет!

– Здесь лампы нет.

– А елки! Этот… как его? Кто это?

– Статуя-копилка из Иордании. Четырнадцатый век. Поразительно хорошо сохранилась… Нет! Ну не трогайте!

– Да я подвинуть хочу ближе к свету! – пропыхтел Толян.

– Вы ее не вытащите, сломаете только! Она пережила Мамлюкский султанат, нашествие Тамерлана, Османскую империю, Арабо-израильскую войну сороковых годов!

Моисеич раздраженно вздохнул и выдавил то, что, кажется, само не хотело слетать с языка.

– Там внутри… джинн. Вязь на подставке гласит.

– А куда ему деньги совали?

– В рот.

«Надо его Буряту подарить!» – ни то в шутку, ни то всерьез подумал Толян.

– А этот джинн, случайно, за бабки желания не исполняет?

Моисеич пожал плечами и ничего не ответил. В этот миг он напомнил Толяну кого-то из его давно забытых школьных учителей.

– Значит так, – заявил Толян, выходя из комнаты. – Будешь сегодня дома. Часа через три к тебе заедет грузовик, и мои люди все это отсюда вынесут. Ты им объяснишь, как упаковывать, чтобы ничего не разбилось. Понял?

– Толя… – с задавленной ненавистью проскрипел Моисеич.

– Ну понял, да? А то у тебя не сегодня-завтра дом развалится и все добро похоронит. Не годится это… Не проявляешь должной ответственности!

Толян хлопнул старика по костлявому плечу и, насвистывая, двинулся вниз по лестнице.

Глиняного болвана он уже мысленно окрестил корешем.

У реки

Коля крепко завязал шнурки своих новых, правда уже потускневших от пыли кроссовок, заткнул в носок десятирублевку на жевачку или мороженное, поправил очки и полуодетый подошел к зеркалу. Все нормально, кроме дурацких полос на спортивных штанах, которые почему-то сделали зелеными. Шмотки были привезены отцом из Чехии.