Кирилл Казанцев - Антикварщики

Еще раз он подумал о том, что был прав, решив с самого начала: если найдет наследство Седого, то избавится от него как можно быстрее. Правда, он еще подумывал, а не оставить ли некоторые вещи себе. На будущее. На черный день, дай бог, чтобы он никогда не наступил. Но нет. Скинуть все – и как можно быстрее! На этих иконах, ювелирных изделиях лежит тень Седого. Мистика ни при чем. В чертовщину Яго не верил. Просто, вполне возможно, на них печать его иезуитско-изощренных планов.

Главное, чтобы вещи долежали спокойно трое суток в хранилище. Не один Седой умел создавать тайники. Под Звенигородом у Яго такой тайник – не найдешь. Там и схоронится добыча. Охрана никого не подпустит. Ничего, трое суток пролежит. Потом еще одна головная боль – отправить их на Запад. О канале Яго позаботился загодя. Все-таки хорошо в стране российской жить. При желании все можно купить, в том числе и таможню. Есть там свой человек. Есть безукоризненный способ контрабанды. Через трое суток канал откроется. И контейнер покатит на Запад, в общеевропейский дом. Швейцария и Германия – прекрасные страны. Особенно для торговцев произведениями искусства. В том числе и для барыг, перепродающих краденое.

Яго знает тамошних барыг. Они честные люди, истинные джентльмены. По правилам они или сразу выдают четверть стоимости предмета, или находят покупателя за процент со сделки. Развитый капитализм. Крадеными импрессионистами, картинами Рафаэля торгуют – так что им стоит иконы загнать? И станет Яго богаче на пару зеленых «лимонов». Конечно, это вам не алюминиевый комбинатик втихую приватизировать, но тоже достойный доход.

Так что три дня в тайнике, и вопросы с границей – еще сутки. И все. Откуда можно ждать подлостей покойного Седого? Где он расставил ловушки? Черт его знает!

Заснул Яго часа в три ночи. Проснулся без будильника, резко, моментально скинув по многолетней привычке сон, отдохнувший, готовый к действию. Еще раз, к удовольствию своему, он убедился, что организм у него крепкий, функционирует, как швейцарские часы. Яго намеревался прожить сто лет. По утрам это казалось ему вполне реальным.

– Клопы заели ночью, – жаловалась Лиза, расчесывая покрасневшую руку.

– Захудалая вонючая ночлежка, – сказал Яго, делая резкие круговые движения руками – эрзац-зарядка, походный вариант. – Обещаю лучший отель на Сейшелах через две недели.

– И что, отвечаешь за базар? – Одно из самых расхожих блатных выражений в ее устах звучало несколько комично.

– Отвечаю.

– Я тебя обожаю, Костик, – она поцеловала его в губы, сплетая руки за его спиной.

Яго поцеловал ее. Ночные страхи казались ему сейчас неуместными. Утренний свет имеет особенность разгонять ночные дурные мысли и подозрения. И часто это не идет на пользу их хозяевам…

Малыш, конечно, как все мужчины, уважал оружие. Ребристая рукоятка, смертельная тяжесть снаряженного пистолета: что тут душой кривить, кому это не придает уверенности, кого не поднимает на несколько ступенек над окружающими, особенно если окружающие не вооружены? Кто из настоящих мужчин не мечтает о такой игрушке? Все, наверное, даже завзятые пацифисты. Но сейчас Малышу хотелось взять преподнесенный ему «ТТ» желтой китайской сборки и забросить его в заросший пруд у обочины. Правда, перед этим неплохо было бы им разок воспользоваться, а именно – пристрелить как вшивую собаку своего приятеля Кузю, который втравил его в это дело и привел в бригаду.

Коробок, невысокий, резкий и подвижный парень лет двадцати пяти, сегодня был одет в пятнистый комбез и тельник. На съезде с окольной дороги стояло несколько автомобилей, у которых водители сейчас старательно свинчивали номерные знаки и ставили новые. Коробок раздал оружие и держал перед командой речь:

– Братва, берем товар, который чушкам на той хате вовсе и не принадлежит. Дело справедливое. И нетрудное. Нас там не ждут. Охраны серьезной нет. Проникаем за забор. Укладываем всех. Бить не до смерти – мы не мокрушники. Но если кто будет с пушками выеживаться – валите без всяких соплей. Не вы их, так они вас. Джунгли. Ферштеен?

– Ага, – послышались голоса.

– Вы поделены на тройки. В каждой опытный бугор и два желторотика. Бугров слушаться беспрекословно. Иначе пуля на месте в брюхо – и никакого базара. Ферштеен?

– Понятно.

– Тогда едем…

Малыш был в тройке у второго по счету авторитета бригады Молдаванина – тертого мужика лет тридцати пяти.

– Чего, длинный, дрожишь? – В речи Молдаванина чувствовался едва уловимый акцент. Он вел машину нервно.