Владислав Лесков - Война Симакова

– А охрана? – уточнил Бульбенко.

Комиссар пожал плечами:

– Охрану придется перебить.

Идти нужно всем отрядом. Всем! – повторил Жулькин. Возможно, нужна помощь отряда Семена Косых.

Бульбенко прищурился:

– Дело может получиться. Только, кто знает, куда немцы эти вагоны прицепят.

Со скамьи встал пожилой партизан Чижиков. Лицо у него было совсем уж старое и изможденное, к тому же, веко на одном глазу совсем не поднималось, и со стороны казался он одноглазым.

– У меня на станции, путейщиком шурин работает, – пробормотал Чижиков.

Он подсобит. Задержит перегонку вагонов на другой путь, где будет стоять состав. Прицепят фашисты эти вагоны в конец состава.

– Добро! – Бульбенко ударил ладонями по коленям, показывая, что совещанием он остался доволен.

Михаил, подбери человечка на станцию. Пусть в гости к шурину Чижикова наведается.

Жулькин кивнул.

Оружие с собой, только пистолет пусть возьмет.

Жулькин поморщился.

– Две гранаты, – добавил Бульбенко.

Жулькин кивнул.

Патроны беречь надо.

– Заседание окончено! – буркнул Бульбенко.

Михаил, останься.

Комиссар присел на скамейку и внимательно посмотрел на командира.

– Вот что, Семен Игнатьевич, – произнес Бульбенко.

Задача нашему человеку на станции следующая, затянуть

формирование состава.

Михаил кивнул и привстал.

– Сделаем командир, – буркнул он.

– Иди, выполняй, – напутствовал Бульбенко.

Приказание командира партизанского отряда Мелентия Бульбенко было выполнено в точности. Путейщик обещал вывести из строя стрелку запасного пути, на который немцы уже пригнали несколько вагонов для транспортировки военнопленных.

К вечеру на станции появились первые колонны военнопленных, едва переставляющих ноги. Немногие уцелевшие местные жители, прячущиеся по домам, тихонько поднимали края занавесок, наблюдая, как движутся по единственной улице несчастные узники.

Герр Шильке промчал на своем Опеле прямо к зданию, где располагалась комендатура и управление железнодорожной станции. Темные окна первого и второго этажа были заклеены белой бумажной лентой. Но, не смотря на позднее время и глубокий тыл, у крыльца комендатуры неспешно прогуливались немецкие часовые в серых шинелях. Свист тормозов легкового Опеля заставил их вытянуться по стойке смирно.

Герр Шильке по привычке протянул документы. Часовой мельком бросил на них взгляд и кивнул. Шильке прошел внутрь здания. Поднявшись по скрипучим деревянным ступеням на второй этаж, он бессильно опустился в кресло и скинул фуражку.

– Все здесь, – выдохнул он.

Человек, сидевший за широким столом под светом керосиновой лампы, отодвинул стопку бумаг и поднял глаза.

– Шесть вагонов в вашем распоряжении, герр Шильке! – заявил он.

– Но этого мало! – парировал Шильке.

– Я знаю, – согласился с ним начальник станции.

Но, ничем не могу помочь.

Он достал из кармана платок и протер им лысину, отчего она превратилась в гладкую, как зеркальный шар поверхность.

– Этого мало, – повторил свое возражение Шильке.

Прикажете мне расстрелять оставшихся пленных?

– Делайте, как вам угодно, – мрачно заметил начальник станции.

Это ваше право.

– Хорошо, – согласился с ним Шильке.

Надеюсь, я смогу получить жилье на ночь для себя и конвоиров, – поинтересовался Шильке.

– Это я смогу устроить, – уже миролюбиво сообщил начальник станции.

Обер-лейтенант вас всех устроит.

Шильке подхватил со стола свою фуражку и спустился вниз.

Вслед за ним спустился обер-лейтенант. Щелкнув по обыкновению каблуками, он сообщил, что состав будет завтра днем и заключенных можно запереть в бывшем ремонтном цехе.

– Хоть это у них получилось, – удовлетворенно отметил Шильке.

Тыловые службы частенько были нерасторопны и запаздывали. Это касалось, как снабжения войск, так и операций на оккупированных территориях.

На мотоцикле подъехал начальник конвоя.

– Герр Шильке, куда их? – он указал на сгрудившуюся, на дороге колонну заключенных.

Шильке двинулся к колонне. Обер поспешил за ним.

– Сколько было потеряно во время марша? – Шильке прошел вдоль колонны, осматривая заключенных.

– Двадцать два человека! – выпалил гауптман, поправляя фуражку, срываемую потоками промозглого осеннего ветра.

Заключенные ежились, жались друг к другу, пытаясь хоть как-то согреться. К их несчастью, вновь зарядил снег, упрятывающий черную грязь разбитой дороги белым покрывалом.