Ольга Лаврова - Из жизни фруктов

В той же конторке, где разговаривал с Васькиным, Знаменский беседует теперь с Малаховым, вторым кладовщиком. У Малахова детское лицо, в глазах постоянная то ли задумчивость, то ли грусть. Говорит он немного бессвязно. По временам начинает присочинять, увлекается, искренне верит тому, что рассказывает, смакует драматические эффекты, с удовольствием пугается.

— Должен быть третий. Обязательно. Круглосуточно принимаем-отпускаем. Но нету. Умер он. Погиб. Хороший старик, жалко. Петр Иванович. Под самосвал попал. Прям рядом с базой. Зимой еще. Он пьющий был — и под самосвал. В лепешку. Все кости до единой переломало, — и, расширив глаза, Малахов повторяет: — До единой косточки!

— Отчего же не берете третьего кладовщика!

— Трудно подобрать. Коллективная материальная ответственность. Все на доверии. Человек нужен. Мы друг другу товар не сдаем. Котя… это я Васькина так по дружбе… Котя двенадцать часов отработал — я заступаю. Товар перевешивать невозможно. Неделю будешь вешать. Чужой придет — проворуется. Или обведут. Народ только и ждет.

— Такой все нечестный народ?

— У нас-то? Что вы! Жутко воруют. Прут подряд. Мафия. За каждым в оба.

Знаменский подзадоривает:

— Так уж и мафия?

Малахов принимает таинственный вид.

— Про мандариновую империю слышали?

— Нет, — удивляется Знаменский, подыгрывая.

— Страшное дело! До последнего мандарина — в их руках. Что направо, что налево — полный расчет. Транспорт имеют. Агенты везде. Все есть. Тиски запасные — пломбы зажимать. Прям опутали экономику. Денег, конечно…

— Вы с этой «империей» сталкивались?

— Бог хранил. И вы забудьте. Ни-ни. А то ого! Концерт для гроба с оркестром! И никто не узнает, где могилка моя! — Малахов разволновался настолько, что Знаменский смотрит озадаченно: не поймешь, то ли святая простота, то ли человек ловко придуривается.

— Хорошо, с империей не связываемся. Вернемся к помидорам.

— А что? И помидоры воруют. Еще как. Было однажды — навесил замок. Покушать пошел. Прихожу — висит. Отпираю — два ящика не хватает. Из-под замка! Мафия! Авторучку на виду не оставь, сопрут. Изворовались все.

— Такие случаи известны, — не может удержаться Знаменский. — Со спичками тоже часто. И никаких следов.

— Смеетесь, — говорит Малахов огорченно.

— Да нет, я к слову… Как понимать, что все воруют? Например, вы или Васькин — тоже?

— Нам не нужно, — машет рукой Малахов. — Мы с Котей на естественной убыли. Хватает. И никого риска.

— Никакого риска? — переспрашивает Пал Палыч, изумленный признанием.

— А что? Государство само установило. Порядок, нормы. Официально же.

В дверь стучат.

— Ну что? — сердито оборачивается Малахов. — У меня обед!

— Выйди на пару слов, — слышится голос.

— А-а… Разрешите?

— Пожалуйста.

Малахов выходит. И в третий раз мы видим человека, который прячется от Пал Палыча. Он плотно прикрывает дверь, которую Малахов оставил приотворенной, тянет его в сторонку и понижает голос:

— Это у тебя — фамилия «Знаменский»?

— Вроде да.

— Интересно. Ирония судьбы… Слушай, придет Васькин, скажи, чтоб меня нашел. Сразу, понял?

— А что?

— Надо, Малаховка, надо. Ну, пока.

— Кто это был? — спрашивает Знаменский, когда Малахов возвращается. Кого-то смутно напомнил услышанный голос.

— Бригадир грузчиков. Просил тут передать… да так, мелочи жизни.

— Ну ладно, хотел спросить, как вы попали на должность кладовщика?

— Да мы с Котей еще пацанами, — охотно рассказывает Малахов. — В одном дворе. Я раньше в телевизионном ателье работал. Не сложились отношения. Нервничал сильно… А где наш двор был, стадион построили. Нас с мамой — в Текстильщики, Котю — в Черемушки. Однажды встретились, посидели и позвал к себе. За ним-то спокойно.

— А… Котя как попал сюда?

— Драма! Учителем Котя был. Дочка академика влюбилась. Из девятого класса. А он в нее. Рыдания. Академик заскандалил. Я перед Котей преклоняюсь. Пожертвовал образованием, все бросил. Академик потом прощения просил. Да уж поздно. Такой Котя человек!

— Вы помните массу всяких историй. — Пал Палычу немножко смешно. — Только про вагоны начисто забыли. Три вагона с помидорами в конце апреля. А?

Видно, что Малахов задет.

— Товарищ следователь, я, может, с придурью, — хмуро говорит он. — Не все упомню. Возможно. Устаю как собака. Но учет я веду. Все оки-доки. Десять классов. Вы учет проверяли? Вагоны есть?

— Нету.

— Значит, не было. — Какая-то мысль мелькает в глазах, и он легко забывает обиду. — Вот вы кого — вы Лобова еще спросите! Он от железной дороги весовщик. За вагоны мы ему расписываемся.