Алексадр Хан-Рязанский - Я связал себе жизнь, суровыми неласковыми нитками…

В душе же Сашка себя не жалел, те два прошлых срока он заслужил за собственную неосмотрительность. Надо было тщательней выбирать себе друзей. Он всегда удивлялся людям, которые, как огня боялись тюрьмы. Да неприятно, да нервы на пределе, но это же не конец жизни и ведь тебе за содеянное ни в коем случае не грозит пожизненный срок или расстрел. Воров в СССР редко расстреливали, Уголовный Кодекс РСФСР был к ворам более лоялен, если ты конечно, своими действиями, не подрываешь экономику страны. Если сейчас, убив человека или даже двух, можно было запросто получить пожизненный срок, то тогда за кражу можно было получить лет десять, но такими дикими сроками крадунов редко крестили. В основном обходились трёшкой или пятёркой годков и отсидев положенный срок, вор с «чистой» совестью выходил на свободу и вновь принимался за старое. А он в своей жизни ничего больше не умел и ничему другому не был обучен, кроме как залезть в жирную квартиру, или тайно проникнуть в магазин, или ломануть гомонок с дензнаками у зазевавшегося прохожего.

Обычно, рядовых воришек, укравшего курицу, мешок картошки или взломавшего квартиру небогатого работяги в одиночку не помещали – ранжир не тот, но Дикий был необычным вором, деньги ему по большому счёту были не нужны, им двигал сумасшедший азарт и адреналин. В последнее время он несколько сменил масть и начал специализироваться на золоте и драгоценных камнях, а это уже компетенция КГБ и районному отделу МВД он был не по зубам. Такие скачки в СССР были довольно редки, власть на местах всеми силами старалась минимизировать утечку информации по таким преступлениям. Опера, работавшие на «земле» об этом знали и от греха подальше, боясь разглашения, подобных «золотарей» после задержания, всегда закрывали в одиночку. Но это не помогало, через час местный тюремный «телефон» разносил эту новость по всей тюрьме. Делалось это просто: по всем камерам СИЗО по одной из стен, были проложены толстые трубы центрального отопления, которые образовывали замкнутый контур. На лето воду их этих труб сливали и пустые трубы были отличным проводником звука, правда, недалеко – до соседней хаты, но слышимость была прекрасной. Если хотелось достучаться до дальней камеры, то к трубе плотно прилаживалась дном пустая алюминиевая кружка и в образовавшийся своеобразный телефон сиделец говорил о том, что донесение или, как здесь говорили «цинк» (сообщение) адресован определённой камере и так, по цепочке, минуя несколько десятков камер, этот «цинк» доходил до адресата. А перевернув кружку и прижав ухо к дну кружки, слушали ответ. Абы кому эту миссию исполнять не полагалось, для этого выделялись сидельцы с острым слухом и умеющие держать язык за зубами, утечка информации была полностью исключена, цинк передавался от камеры к камере, на короткое расстояние и невозможно было отследить конечный адресат. При передаче сообщения, один из сидельцев вставал плотно к двери и прикрывал телом смотровое очко, если в это время заглядывал продольный (коридорный) вертухай, он живо отвлекал его какой-нибудь пустяковой просьбой. Разговор мгновенно прекращался, но после непредвиденного «атаса», возобновлялся.

Начальник режима знал об этом, но ничего поделать не мог, не приставишь же к более чем сотне камер по дубаку из оперчасти. К тому же имена никогда вслух не произносились, только номер конечной камеры. Раньше практиковалась другая система передач этих сообщений – так называемые нитяные «кони», бралась любая старая одежда из шерсти, распускалась на нити и из него вили тонкие длинные верёвочки, но с появлением в СССР синтетических носков, надобность в шерстяных нитях отпала, так как нейлон был прочнее шерсти и был гораздо тоньше. Периодически администрация по режиму «отметала» коней, но они появлялись вновь и вновь. Синтетические носки не входили в перечень запрещённых вещей. Этими конями можно было передать «маляву» в любую камеру на любом этаже. Несколько сложнее было передавать малявы горизонтально в соседние камеры, находящиеся на одном этаже, кони ловились через решку вытянутой рукой с ложкой, передающий раскручивал коня с грузом по вертикали и в высшей амплитуде выпускал нить из рук, «конь» летел строго по горизонтали, соседи его ловили и затаскивали в хату. Малява ни в коем случае не должна попасть в руки администрации, это считалось «косяком» и за это строго спрашивали. При шухере конь быстро затаскивался обратно в камеру, а записка попросту проглатывалась. Так как времени на её уничтожение зачастую не было, у дверей при облаве, всегда наготове паслись вертухаи.