Аркадий Адамов - Угол белой стены

- А как же я его найду, один? - все больше горячась, продолжал Лобанов.- Как, же я его найду, если мне не помогут те, кто знает хоть самый маленький кусочек пути к нему? А ведь, как правило, это очень сложный путь, он проходит и через другие города, через десятки людей, самых разных, плохих и хороших, которые что-то знают, что-то видели. Нет, вы не правы. Если бы вы были правы, я, например, не мог бы уважать свою работу. А я ее не только уважаю, я ее люблю и считаю нужной, очень нужной, пока существуют такие люди, которые… Вот если бы вы хоть раз видели тех, кого ограбили, если бы вы видели родных убитого, его жену, его детей, если бы вы видели их слезы, вы бы… Я вам точно говорю, вы бы все сделали, вы бы землю перевернули, чтобы найти того, кто причинил такое горе. А я все это видел. И каждый раз это как будто мое собственное горе…

- Да, вы, конечно, все это видели,- прошептала Волошина, не спуская с Лобанова широко открытых глаз.- И я не права… сейчас.

- Ну ладно,- махнул рукой Лобанов.- Я, кажется, очень много наговорил. Извините меня.

- Нет, нет. Просто я вас… обидела. Я понимаю. Это вы меня извините.

- Ну что вы!…

Они посмотрели друг на друга и неожиданно улыбнулись, словно каждый понял гораздо больше, чем было сказано, понял, кажется, даже то, что другой только подумал, только на какой-то миг ощутил, и от этого в глазах у них вдруг мелькнула неясная тревога.

Волошина провела рукой по лбу и неуверенно сказала:

- Я позову Семенова, хорошо?

- Да, позовите. А потом… мы еще увидимся?

Она улыбнулась:

- Если вам что-нибудь потребуется узнать.

- А если мне что-нибудь потребуется понять?

Она кивнула:

- Тогда тоже…

И поспешно вышла из комнаты.

Лобанов медленно огляделся, словно соображая, как он попал в эту незнакомую комнату.

Хмурясь, он прошелся из угла в угол, придерживая рукой наброшенный на плечи халат, потом опустился на стул. Надо было собраться с мыслями, надо было многое вспомнить. Сейчас войдет Семенов. От этого разговора многое зависит. «Дело серьезней, чем ты думаешь»,- вспомнил он слова Коршунова и неожиданно улыбнулся.

В дверь постучали.

- Войдите! - крикнул Лобанов.

Улыбка мгновенно исчезла с его лица, оно стало замкнутым и сосредоточенным.

В кабинет вошел Семенов. О, это был уже совсем не тот цветущий и самоуверенный человек в модном пальто и дорогой пушистой шапке, который появился однажды в кабинете Лобанова, и совсем не тот расторопный, лукавый и услужливый заведующий галантерейным ларьком, каким видели его на рынке. Когда-то полные, румяные щеки Семенова обвисли и побледнели, заросли светло-рыжей щетиной, глаза ввалились и смотрели тоскливо и как-то отрешенно. Серый больничный халат с зелеными обшлагами, который он придерживал, чтобы не разошлись полы, висел на нем как на вешалке, мятый и испачканный на груди; видимо, Семенов ел неряшливо и торопливо. Белые с синими прожилками ноги еле волочили спадавшие тапочки, и тесемки кальсон болтались вокруг них как-то сиротливо и жалостливо. Вся фигура Семенова выражала уныние.

Увидев Лобанова, он растерянно остановился. Видимо, встреча эта была для него неожиданной.

- Садитесь, Семенов, чего же вы,- пригласил Лобанов, внимательно и почти сочувственно оглядывая его.

- Да, да, конечно… - пробормотал Семенов. Шлепая тапочками и судорожно запахивая халат, он приблизился и тяжело опустился на стул.

- Итак, Петр Данилович, опасность миновала, и вы почти выздоровели,- сказал Лобанов. - Это, знаете, просто чудо. Ведь положение ваше было ой-ой какое.

- А, - вяло махнул рукой Семенов.- Мне уже все равно. Сами видите, инвалидом стал.

- Да, отравление было тяжелым, что и говорить. Вы догадываетесь, кто это сделал?

Семенов горько усмехнулся.

- Конечно. С вами,- он сделал ударение на этом слове,- я могу быть откровенен. Это Тамарка, сволочь, голодранка, которую я… почти любил. Только подумайте!…

- А почему она это сделала, вы тоже догадываетесь? - быстро спросил Лобанов.

- Как же не догадываться,- зло усмехнулся Семенов.- Очень даже догадываюсь. И я ее теперь…

- Вы ее теперь долго не увидите,- в свою очередь

улыбнулся Лобанов.- Она осуждена.

- Правильно! Судить! Всех! - мстительно воскликнул Семенов, стукнув по колену худым, белым кулаком, и дряблые щеки его порозовели.- Всех судить! И меня! Пожалуйста! И меня! Но и других тоже!…

В уголках его тонких, дрожащих губ запеклась слюна.

- Других надо еще поймать, изобличить,- заметил, Лобанов.- Вот, например, задержали мы Сеньку.