Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Бокал пива и бутерброд!

Отныне он будет избегать всякой неосторожности. Он подлечится, восстановит силы. Ему надо быть очень сильным, чтобы помешать ей… Но главное — как вернуть ее доверие? Как удержаться от малейшего намека, от попыток выудить у нее признание?

Вздохнув, он отодвинул недоеденный бутерброд. Пиво казалось мерзким на вкус. От табака рот наполнялся клейкой слюной. Он поерзал на скамье, выбирая положение поудобней. Оттуда, где он сидел, был виден тротуар перед парикмахерской. Незаметно для него ей не выйти. Скорее всего, она вернется в их номер. Как пережить долгий вечер, который им предстоит провести вдвоем? Просить у нее прощения? Умолять ее забыть ссоры?.. У Флавьера, уставившегося на прямоугольник асфальта за стеклом, возникло ощущение, будто он сдает какой-то дьявольски трудный экзамен и того и гляди с треском провалится… Уж себя-то он знал: никогда он не оставит попыток докопаться до истины. Больше всего он любит ее не за то, что она — Мадлен, а за то, что она живая. Как раз переполняющей ее жизнью она и не хочет делиться с ним. Она безмерно богата, он же нищ. Никогда он не согласится остаться перед захлопнутой дверью. Что же делать?

Время тянулось еле-еле. Издали бармен наблюдал за странным посетителем, который не отрывал глаз от окна, то и дело бормоча что-то себе под нос. Невеселые мысли владели Флавьером. Выхода нет. Мадлен неминуемо уйдет. Не запирать же ее на замок… Первый удобный случай — и все будет кончено. Сколько можно ему ссылаться на мигрень и отлеживаться в постели? А может, уже и поздно. Может, как раз сейчас она направится на вокзал или на готовый к отплытию корабль. Ему останется только умереть…

Внезапно подобно видению в поле его зрения возникла Мадлен. Она была с непокрытой головой, волосы ее были стянуты в узел и подкрашены хной…

Флавьер поспешил за ней. Она шла не торопясь, зажав под мышкой черную сумочку, в купленном им сером костюме. Она была в точности такой, какую он призывал во сне. Он приблизился к ней, как тогда на берегу Сены, и уловил исходивший от нее запах: запах осенней земли, палой листвы и увядающих цветов. Держась за сердце, приоткрыв рот, Флавьер шагал как лунатик. Он изнемогал: это было уже чересчур. Он натыкался на прохожих, и те с недоумением оборачивались ему вслед. Вдруг он упадет на углу вон того дома? Или разрыдается?.. Неспешным шагом Мадлен спускалась к развалинам старого квартала. Как он был прав, карауля ее! Судя по всему, она и не думала возвращаться в отель. С равнодушием проходила она мимо магазинов, и предзакатное солнце отбрасывало ее тень далеко назад, к самым ногам Флавьера. Гуляет ли она или же у нее тут свидание? Может быть, она просто хочет насладиться свободой, перед тем как вернуться в кошмар их совместного заточения? А что, если она уже далеко отсюда — чужая в чужом городе?.. Из-за изуродованных фасадов доносилось рычание бульдозеров. С почерневших стен свисали афиши. Посреди груд мусора и щебня играли дети. Все так же слегка покачивая бедрами, Мадлен вышла на набережную Бельгийцев. На миг она остановилась, устремив взгляд на искореженные сваи причала. Парусники, сросшиеся корпусами со своими отражениями в серой воде, дремали, прижавшись один к другому бортами. Какой-то мальчуган греб веслом, сидя на корме лодки с расставленными ногами. Там и сям, уткнувшись в камни, гнили десантные баржи. Это был Марсель и в то же время Курбвуа. Из-под непостижимого настоящего колдовски проглядывало прошлое. Флавьер ощущал себя вне времени. Волны, на которых покачивались обломки досок и сгнившие яблоки, фигурка Мадлен — может, всего этого не существует вовсе? Но как же в таком случае быть с пряным ароматом, перебить который не под силу даже густым портовым запахам? Мадлен направилась по набережной к докам. Не собирается ли она взойти на борт какого-нибудь корабля? Или ей просто-напросто захотелось поглазеть на пароходы и помечтать о далеких странах, куда она могла бы уехать? Между бараками и сараями бесцельно слонялись представители разноплеменной портовой расы, одетые в американские куртки и в штаны с крагами со множеством кармашков. Мадлен, казалось, не замечала никого вокруг. Она смотрела на воду, испещренную радужными пятнами мазута, и на черневшие за лесом мачт и переплетениями рангоута крепостные стены форта Сен-Жан. Изредка навстречу попадались часовые с винтовками за спиной, охранявшие стоянки военных машин. Флавьер устал, но у него и в мыслях не было остановиться. Он ждал неизбежного. И неизбежное пришло — на пристани Ла-Жольетт. Мадлен села за единственный столик то ли кафе, то ли столовой. Флавьер поискал уголок, где бы укрыться. Рядом с ним, как и в тот раз, оказались бочки — огромные, пузатые, с надписями, сделанными белой краской. «Сальг, город Алжир». Сальг — так звали одного из его клиентов. Но в какой из минувших жизней?.. Там, за столиком, Мадлен продолжала что-то писать, в то время как на кораблях вдоль причала начинали зажигаться первые огни. Ветер приподнимал уголок листа, по которому быстро скользила ее рука. В эту самую минуту она обращается к нему, Флавьеру. Она безмолвно говорит с ним, как некогда с Жевинем. Флавьер чувствовал, что он раздавлен страхом и горем. Вот она сложила лист, заклеила конверт, оставила на столике мелочь.