Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Место свободно, — сказала она.

— Куда спешить. Доброе утро… Ты хорошо спала? А я что-то не в своей тарелке. Ты не слышала, ночью я не кричал?

— Нет.

— Я иногда кричу во сне. У меня бывают кошмары. Еще с детства. Это не страшно.

Он изучающе посмотрел на нее. Она выглядела тоже не блестяще, особенно с тех пор как похудела. Когда она начала причесываться, Флавьер не удержался от искушения:

— Дай!

Он взял гребешок, придвинул стул.

— Садись тут, перед зеркалом. Я хочу показать тебе… Эти падающие на плечи волосы давно уже вышли из моды!..

Он старался выглядеть весело, но в кончиках пальцев у него дрожало нетерпение.

— Прежде всего я хочу, чтобы ты покрасила их хной. А то у тебя одна прядь светлая, другая темная… Тебя и не узнать…

Волосы потрескивали под гребешком, и яркие отблески скользили по их глади. Они были теплыми под пальцами Флавьера, они пахли травой, выжженным лугом, и поднимавшийся от них легкий пар кружил голову, как запах молодого вина. Рене, приоткрыв губы, отдавалась неге. Узел принимал форму, закрепленный множеством шпилек, но Флавьер и не претендовал на то, чтобы сделать безукоризненную прическу. Он стремился лишь восстановить ту благородную и целомудренную корону из волос, которая придавала облику Мадлен светлое изящество портретов Леонардо да Винчи. Открывшиеся уши явили взору свои нежные очертания. Лоб обретал былую выпуклость, рельефность. Флавьер склонился, завершая свое творение. Он пригладил тугой узел, касаниями гребня придал ему волнистость. Его целью было изваять голову статуи, точеную и хладную. Он воткнул последнюю шпильку и выпрямился, ища взглядом в зеркале перед собой преображенное лицо.

Наконец-то оно перед ним — точно такое, каким его столько раз описывал Жевинь! На поверхности зеркала, ярко освещаемого косыми лучами солнца, появился бледный загадочный лик, обращенный куда-то внутрь, к мыслям, роившимся под высоким лбом.

— Мадлен!

Он назвал ее настоящим именем, но она будто не слышала. Только ли свое отражение в зеркале она разглядывала? Не было ли это скорее внутренним видением, сродни тем образам, которые после долгого созерцания начинаешь различать в хрустальном шарике? Флавьер бесшумно обогнул стул и убедился, что не ошибся. Плавные движения гребня, легкие, гипнотизирующие прикосновения пальцев к коже погрузили молодую женщину в глубокую задумчивость, похожую на сон. Она, видимо, почувствовала на себе его взгляд, потому что вздохнула и сделала усилие, чтобы повернуть голову и улыбнуться.

— Еще немного, и я бы уснула.

Она бросила рассеянный взгляд на свою прическу.

— Неплохо! — одобрила она. — Да, так мне больше идет. Правда, все это непрочно.

Она тряхнула головой, и шпильки разлетелись. Тряхнула сильней, и узел развалился: волосы рассыпались по плечам застывшим водопадом. Она разразилась смехом. Флавьер тоже — настолько ему перед этим было страшно.

— Бедный ты мой! — сказала она.

Он продолжал смеяться, сжимая голову в ладонях, и чувствовал, что не в силах больше оставаться в этой комнате. Он задыхался. Скорее на солнце, к трамваям, в толпу! Надо немедля забыть увиденное. Сейчас он вроде алхимика, получившего наконец золото… В ванной он отвернул краны до отказа и наспех привел себя в порядок, поминутно натыкаясь на полочку над раковиной.

— Я спущусь сама? — предложила она.

— Нет! Подожди меня. Что, уж и подождать не можешь?

Голос его так изменился, что она подбежала к двери ванной.

— Что с тобой?

— Со мной? Ничего… Что со мной должно быть?

Флавьер заметил, что она причесалась, как прежде, и не мог решить, рад он этому или нет. Он как попало повязал галстук, надел пиджак, взял Рене под руку.

— Как видишь, я не потерялась! — пошутила она.

Однако Флавьер не был расположен смеяться. Они вышли из отеля и сразу превратились в обычных гуляющих, изнывающих от скуки. Флавьер уже ощущал усталость. Под черепом пульсировала боль. В сквере он был вынужден присесть.

— Извини меня, — сказал он. — Похоже, нам придется вернуться. Что-то мне не по себе.

Она сомкнула губы и постаралась не встречаться с ним взглядом, но покорно помогла ему добраться до отеля и принялась штопать чулки, а он тем временем пытался собраться с силами. Надолго ли хватит ее — торчать взаперти в этой случайной комнате, денно и нощно населенной всевозможными звуками и унылой, как зал ожидания? Удерживать ее он не имел никакого права. И еще он догадывался, что она не вполне успокоилась на его счет. В полдень он попытался было встать на ноги, но нахлынувшее головокружение опрокинуло его на кровать.