Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Реми горько улыбнулся:

— Клементина, как всегда, все про всех знает. Дядя заявил, что я плохо воспитан и не способен работать.

— Пожалуй, он был недалек от истины.

— Неправда, — возразил Реми, вставая. — Я могу работать.

— Поживем — увидим.

— Вы меня извините, отец, — произнес немного обиженный Реми как можно спокойнее. — Мне необходимо работать… Клементина не все вам сказала. Ведь дядя утверждал, что я разыгрывал из себя паралитика; а еще он намекал, что вы, возможно, вовсе не огорчены недугом сына, поскольку под этим предлогом вам легко уклоняться от кое-каких неприятных вопросов, связанных с делами фирмы.

— И ты поверил?

— Нет. Я больше никому не верю.

Ответ сына задел Вобрэ. Он взглянул на Реми подозрительно и согнутым указательным пальцем приподнял ему голову за подбородок.

— Что с тобой, мой мальчик? Я тебя не узнаю.

— Я хочу работать, — сказал Реми, чувствуя, что бледнеет. — Чтобы никто уже не говорил, будто я…

— Так вот что тебя гложет. Теперь ты и впрямь начнешь считать себя симулянтом Это у тебя уже навязчивая идея, насколько я заметил.

На лице его отразилось страдание.

— Навязчивая идея, — медленно повторил Вобрэ, отпустил подбородок Реми и прошелся по комнате.

— Вы с дядей, кажется, не слишком ладили, верно? — снова заговорил Реми.

Вобрэ опять взглянул на сына, с любопытством и беспокойством:

— Почему ты так решил?

— Да вот чувствуется иногда кое-что.

— Как же я оплошал вчера, отправив вас вместе… И о чем же он еще поведал?.. Ну же, Реми… Договаривай… Ты с некоторых пор стал какой-то замкнутый, скрытный, как и Робер… Не нравится мне это… Он, наверное, выплеснул все свои старые обиды на брата?.. Жаловался, что я его презираю, называл деспотом… Ну, что еще? Говори!

— Да ничего, ровным счетом ничего. Он мне даже…

Вобрэ схватил Реми за локоть и встряхнул.

— Я знаю, что он сказал. Так вот как он задумал отомстить. Черт побери!.. И как же я раньше не догадался.

— Не понимаю вас, отец.

Вобрэ опустился на кровать и медленно потер пальцами виски, словно хотел успокоить неутихающую головную боль.

— Оставим этот разговор! Что прошло, то прошло… Зачем возвращаться к тому, чего уже нет? А что касается намеков твоего дяди, то… будь добр, забудь о них. Дядя судил обо всем пристрастно и несправедливо. Ты же видишь, что он просто хотел настроить тебя против меня. И идею эту — работать — конечно же он тебе подал. Как будто тебе и впрямь понадобилось работать!.. Так что подумай хорошенько, мой мальчик. Ведь ты толком и не жил. Подумай, сколько интересного ждет тебя впереди: музеи, театры… Да мало ли всего на свете!

— А возить меня будет Адриен? А экскурсоводом будет Раймонда?..

— Ну разумеется.

Реми опустил голову: «Надо остановиться: ни в коем случае не дать родиться ненависти к отцу. Только не это!»

— Но я хочу работать, — сказал он.

— Зачем? Объясни наконец, зачем?! — вскипел Вобрэ.

— Чтобы быть свободным.

— Свободным? — переспросил Вобрэ, наморщив лоб.

Реми вскинул голову и посмотрел на отца. Как ему объяснить, что и дом в Мен-Алене, окруженный ощетинившейся оградой, и парижский особняк на проспекте Моцарта с его решетками и засовами, и общение, замкнувшееся на Адриене и Клементине, вся эта жизнь в клетке — прошлое? Как объяснить, что после ночного происшествия всему этому теперь конец, конец, конец!

— Разве тебе не хватает денег? — снова заговорил Вобрэ.

— Хватает.

— Так в чем дело?

— В том, что я хочу зарабатывать сам.

Лицо Вобрэ вдруг снова стало замкнутым, отчужденным. Он встал, отогнул обшлаг рукава и взглянул на часы.

— Мы вернемся к этому разговору чуть позже. Замечу, однако, что порой мне кажется, будто у тебя, мой мальчик, не все ладно с рассудком. Дядины вещи здесь?

Вобрэ накинул на согнутую руку брюки, жилет и пиджак, которые Реми сложил на стуле.

— Я что-то не вижу его портфеля.

— Наверное, в машине остался, — ответил Реми.

— Ну, пока… На твоем месте я бы прогулялся по парку.

И Вобрэ вышел — бесшумно, как и вошел; Реми затворил за ним дверь, повернул ключ, закрылся на щеколду и в полном изнеможении прислонился к косяку. Хотелось вытянуться на кровати и заснуть. Так всегда бывало после встреч с отцом: казалось, будто прошел медицинскую проверку, будто его всего осмотрели, обследовали, прозондировали, ощупали, — и он превращался в выжатый лимон, в скорлупу от выпитого яйца. Реми приблизился к шкафу, прислушиваясь к каждому звуку и стараясь не скрипеть половицами. Внезапно его пронзила невероятная мысль, от которой рука так и застыла в воздухе на полпути к портфелю. Ведь он — дядин наследник! Ну конечно! Иначе и быть не может. Оставлено же где-то завещание, и по этому завещанию все дядино имущество, несомненно, переходит к племяннику. То есть и портфель принадлежит ему, Реми, по праву. И не нужно никого бояться.