Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Он осторожно, без шума открыл дверь и спустился. Жалко ли расставаться с Мен-Аленом? Честно говоря, нет. Но он сердился на отца за то, что тот так безжалостно готов продать память о прошлом и прежнюю жизнь, где все было связано с мамой. Значит, придет кто-то чужой и начнет кромсать по живому: вырубит деревья-великаны, перекроит на свой лад и парк, и дом, и тогда для хрупкой маминой тени не будет больше места. И ей, гонимой отовсюду, останется лишь одно прибежище — загадочная заброшенная картина. Интересно, кто этот неизвестный художник? Опять вопрос без ответа. И такие вопросы без ответов в жизни Реми сплошь и рядом. Нет, надо в ближайшее время хорошенько припереть Клементину к стенке и заставить рассказать…

В кухне кто-то был; Реми узнал голос Франсуазы — той самой старухи Франсуазы, которая иногда приходила стирать им белье. Как, она еще жива? Бывают же такие крепкие старухи! Сколько же ей теперь? Лет восемьдесят? Или восемьдесят пять? Разговаривает очень громко: наверное, стала туга на ухо.

— Ох! И чего только не бывает на белом свете! — прокричала Франсуаза. — Это ж, ежели подумать, годков двенадцать пролетело… Нет, погоди-ка: неужто и впрямь столько? Ну да, как есть двенадцать. В тот год моя правнучка еще как раз к первому причастию ходила.

Клементина вынимала из огромной корзины овощи, всякую зелень, картофель. Франсуаза вообще пополняла запасы их провианта.

— Вы нам завтра яиц принесите. И масла, — пробормотала Клементина.

Старухи подошли поближе друг к другу. Реми увидел их в проеме полуоткрытой двери: Клементина что-то шептала на ухо Франсуазе. Какой-нибудь очередной секрет. Что-нибудь о покойном дяде или его брате. И, раздосадованный, Реми вышел на крыльцо.

— А я всегда говорила: в уме повредиться — хуже не бывает. Уж лучше помереть. Жалко мне, ох как жалко господина вашего горемычного!

Ишь как кумушки раскудахтались — как же, давно не виделись! Реми шагал под раскидистыми деревьями; его охватила досада и непонятное беспокойство. Франсуаза, конечно же, говорила о дяде — о ком же еще; и именно дядя получал письма, в которых ему сообщали какие-то новости. И все-таки… Нет, надо обязательно дождаться старуху и переговорить с ней. Реми закурил сигарету и сел на траву у обочины дороги. Что он хочет услышать? И откуда это внезапное желание разузнать все о дядюшке? Откуда эта жажда заступиться — как будто Реми обязан его защищать? Около гаража Адриен мыл «ситроен», поливая его из шланга; судя по вытянутым трубочкой губам, шофер что-то насвистывал. Счастливый, ему до всего этого и дела мало. Ага, вот и Франсуаза! Появилась наконец!

Увидев Реми, старуха едва не выронила корзину, а потом расплакалась и все разглядывала его: то издали, то совсем близко. И, конечно же, заговорила о чуде.

— Вот, голубушка, как видите — хожу. Вылечился… Ну что вы так уж… Ну-ну! Пойдемте — теперь я могу проводить вас до самой проезжей дороги… Успокойтесь же!

Но Франсуаза поминутно останавливалась и восхищенно-подозрительно качала головой: старуха была ошеломлена и не верила своим глазам.

— Ну и ну! — удивлялась она. — Ведь вас, почитай, еще тем летом в коляске возили… А нынче вон какой стали! Прямо совсем взрослый…

— Дайте-ка мне корзину.

— Значит, нынче совсем другое дело, — продолжала старуха. — Вы здесь еще побудете или как? Клементина-то сказала, что…

— Нет. После похорон сразу уедем. Все.

— Ну что ж, оно, может, и к лучшему. Потому как в этом доме, куда ни кинь, нет вам счастья.

— Да, я знаю, — вздохнул Реми. — Отец все рассказал.

— Как же это он? Неужто взял и… А что ж: вы ведь теперь взрослый. Это я по старой памяти никак не привыкну… Хотя вам и нынче от такого все равно, поди, тяжело. Я же понимаю, каково вам.

— Тяжело, — наугад согласился Реми. — Я был просто потрясен.

— Гляньте, — продолжала старуха, махнув рукой в сторону. — Вон там, за деревьями, прачечная виднеется. С тех пор никто туда ни ногой… Теперь там змей полно, а в те годы настоящий сад был… Я тогда у вас в доме жила… В тот день мне целую кучу белья перегладить надо было… Пошла я в прачечную… Открываю дверь… Боже ж ты мой! Я так и упала на колени… Крови кругом — до самого порога.

Реми стал бледным как полотно. Он поставил корзину в траву.

— И зачем я только все это рассказала, — спохватилась старуха. — Как будто кто за язык тянул. Да еще как на вас гляну — и вовсе спасу нет. Так и чудится, будто ее вижу. Она тогда на полу, возле печи, лежала… Бритву-то у отца вашего взяла.