Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Ты что?! Ты что?! Тебе ли… тебе ли этим заниматься! Не вздумай!

— Я все-таки взрослый уже: сам позвоню. Так: у доктора Мюссеня номер один.

Клементина семенила следом, сопя и охая, а когда Реми снял трубку, повисла у него на руке.

— Отстань! — крикнул Реми. — В конце-то концов! Мне что, уже и позвонить нельзя?.. Алло!.. Дайте номер один… Да ты как будто боишься чего?.. Боишься, да? A-а! Ты решила, что… что его столкнули?.. Вот уж чушь!.. Алло!.. Доктор Мюссень?.. Из Мен-Алена звонят. Это я, Реми Вобрэ… Да… Хожу, вылечился… Ну, это целая история… Вы не могли бы приехать, прямо сейчас? Мой дядя упал сегодня ночью со второго этажа… Наверное, на перила наткнулся и потерял равновесие… Да, насмерть разбился… Что-что?

Старушка чуть было не выхватила трубку — Реми с трудом отвел ее руку.

— Алло! Плохо слышно… Да, спасибо… До скорой встречи.

— Что он сказал? — допытывалась Клементина.

— Сейчас примчится. На машине.

— Да нет. Он еще что-то сказал.

Как всполошилась! Как взбудоражилась! И как отчаянно вмешивается! Такой Клементину Реми видел впервые.

— Ну, честное слово… — начал он.

Старушка, словно вдруг оглохнув, внимательно смотрела ему в лицо, будто пыталась понять по губам.

— Знаю-знаю: он еще что-то сказал.

— Сказал еще: «Не везет вашей семье, да и только». Ну что, теперь довольна?

Клементина сморщилась еще сильнее и испуганно скукожилась под шалью, словно в словах доктора таилась какая-то угроза.

— Иди наверх, иди, — взмолилась она. — Реми, деточка моя, не пойму я: ты это или не ты. Тут такое… а ты вроде как рад. Отец ведь разъярится, когда узнает, что…

— А о чем это ты, интересно, собралась ему докладывать? Заладили: «отец» да «отец»… Отец будет очень даже доволен. Потому что никто ему больше слова поперек не скажет.

Клементина упрямо шагнула к телефону, схватила трубку и попросила соединить с полицией. Глаза ее беспрестанно бегали, и она вдруг заговорила почти шепотом, придав голосу необычайную таинственность.

— Посмей только хоть слово против Раймонды сказать… — начал Реми.

И осекся. О чем это он? Хотя догадаться нетрудно, если…

— Раймонда! Раймонда! — позвал он.

Но она не отвечала, и тогда Реми, поднявшись по лестнице, забарабанил в дверь ее комнаты.

— Раймонда!.. Откройте! Скорее! Ну пожалуйста!

В боку вдруг закололо так, что стало трудно дышать: он нажал пальцами на тело прямо через пижаму, стараясь унять невыносимую боль, и уткнулся головой в дверной косяк.

— Раймонда! Откройте! — умолял он.

Снизу доносился монотонный шепот Клементины: вот так же она читала газету, когда сидела на кухне. Только теперь у нее был слушатель на другом конце провода, и он все записывал в полицейский протокол. Дверь внезапно распахнулась.

— Что случилось?.. Вам плохо? Заболели?..

— Да нет же! Я абсолютно здоров, — вдруг разозлился Реми.

Они враждебно посмотрели друг на друга. Раймонда затянула узел на поясе халатика. Лицо у нее было опухшее, сонное, взгляд тусклый, губы бесцветные. Реми впервые видел Раймонду такой, прямо со сна, и ему почему-то стало жаль ее.

— В чем же дело? — спросила Раймонда.

— Вы сегодня ночью случайно ничего не слышали?

— Нет. После снотворного я всегда сплю крепко.

— Ладно, тогда идемте.

И он почти силой увлек ее к лестнице.

— Наклонитесь чуть-чуть.

Розовый, но не греющий солнечный луч наискось перерезал холл. Голос Клементины затих.

— Вон там, прямо под нами, — сказал Реми.

Он ожидал услышать крик, но Раймонда, схватившись за перила и подавшись вперед, словно ее толкнули, молчала — только руки задрожали.

— Насмерть разбился, — прошептал Реми. — Вроде бы несчастный случай — чего тут долго думать, а только… Случай ли?.. Вы точно ничего не слышали?

Раймонда медленно обернулась: глаза безумные, плечи трясутся, словно в приступе кашля. Реми обнял молодую женщину за талию и повел обратно в комнату. Он больше ничего не боялся. Последнее слово в некотором роде осталось за ним. И бой за свободу в некотором роде выигран. Конечно, победа еще не полная. Не окончательная. Все так перепуталось — чертовски трудно разобраться. Но одно теперь ясно: он разорвал замкнутый круг.

Нет, он не убивал дядю. Но во всей этой истории ему была предначертана своя роль — еще с тех пор, когда он был всего-навсего больным ребенком. И теперь он вступил в игру. Он запустил механизм событий, которые отныне будут надвигаться снежной лавиной. Он словно дал залп из ружья и слушает теперь раскаты своего выстрела.