Буало-Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы.

— Неужели непонятно? Что-то с двигателем… Скорее всего, карбюратор.

— Только этого не хватало!

Как будто он это нарочно подстроил. И конечно, совсем рядом с Ле-Маном, где и ночью движение достаточно интенсивное! Равинель выходит из машины, чувствуя, как сердце его начинает колотиться в груди. Ветерок посвистывает в ветвях уже сбросивших листву деревьев. Все шумы, которые он слышит, близки и понятны ему. Он четко слышит, как сцепляют вагоны и как потом состав трогается. Издалека доносится автомобильный гудок. Ведь есть же здесь люди, совсем близко, в каком-то километре отсюда, — люди, которые живут, двигаются… Равинель открывает капот.

— Дай мне фонарь.

Она приносит ему фонарь и наклоняется над горячим и грязным двигателем. Отвертка пляшет в его руке.

— Поторопись!

Равинель вовсе не нуждается в ее понуканиях. Он тяжело дышит, копаясь в удушливом смраде бензина и масла. Жиклер вывернут. Теперь его надо разобрать и положить куда-нибудь крошечные винтики. Их с Люсьеной спасение зависит от одного из этих крохотных кусочков металла. Пот выступает у Равинеля на лбу, щиплет уголки глаз. Он садится на подножку, аккуратно раскладывает перед собой детали карбюратора. Люсьена пристраивает в тряпках фонарь и принимается ходить по дороге.

— Ты лучше бы помогла мне, — замечает Равинель.

— Может, так было бы быстрее. Но не думаешь ли ты…

— О чем?

— Да о том, что первый же автомобилист может остановиться и спросить, что у нас стряслось!

— Ну и что?

— А то, что, может быть, он захочет нам помочь!

Равинель продувает маленькие медные трубочки, рот его наполнен противной кислой слюной. Он уже не слышит замечаний Люсьены. Он чувствует только, как кровь стучит в висках. И дует, дует… Наконец он переводит дух.

— …полиция!

Ну что она мелет, эта Люсьена! Равинель протирает глаза, смотрит на нее. Она испугана. Без сомнения! Она буквально умирает от страха! Она хватает свою сумочку. Равинель вскакивает с жиклером в зубах и бормочет:

— Ты что?.. Хочешь оставить меня одного?

— Да послушай же, идиот!

Шум машины. Едет из Ле-Мана. Она оказывается возле них прежде, чем они успевают что-либо предпринять. В свете ее фар они чувствуют себя как будто голыми. Большая черная машина останавливается возле их пикапа.

— Что-нибудь серьезное? — спрашивает веселый голос.

В темноте угадывается грузовик. Из окна высовывается мужчина. Огонек сигареты слегка освещает его лицо.

— Да нет, — отвечает Равинель, — я уже почти закончил.

— Ежели дамочка пожелает доехать со мной, то я не против.

Мужчина смеется, машет на прощание рукой, и грузовик удаляется в скрежете переключаемых скоростей. Люсьена молча опускается на сиденье. Равинель взбешен: ведь это первый раз, когда она назвала его идиотом!

— Возьми себя в руки, доставь мне такое удовольствие! И держи свои замечания при себе! В том, что мы оказались в таком положении, ты виновата не меньше, чем я.

Неужели только что она действительно собиралась удрать? Добраться до Ле-Мана? Как будто они не связаны теперь невидимой нитью. Как будто ее бегство может хоть что-нибудь изменить.

Люсьена молчит. Глядя на нее, можно понять, что она решила больше не трогаться с места. Пусть он сам выпутывается! А ведь собрать карбюратор в практически полной темноте, пристраивая фонарь то на аккумуляторе, то на крыле, то на катушке зажигания, — тоже нелегкое дело. Каждую секунду ожидаешь, что какая-нибудь гаечка выскользнет из рук и затеряется между камешков. Однако злость придает пальцам Равинеля такую уверенность и ловкость, какой они никогда не обладали. Он осматривает машину, включает стартер. Отлично! Двигатель завелся с пол-оборота. Тогда, уже из чистого озорства, Равинель берет канистру и не спеша переливает бензин в бак. Мимо них проносится бензовоз, на мгновение освещая своими фарами салон машины и длинный сверток из зеленого блестящего брезента. Люсьена съеживается на сиденье. Ну и черт с ней! Он с грохотом ставит на место пустую канистру, аккуратно закрывает дверцу. Теперь в путь! Половина первого ночи. Равинель жмет на акселератор. Ему почти весело. Ведь он видел испуг Люсьены! Она не была так испугана ни тогда в ванной, ни в какой-либо другой момент. Почему? Ведь риск был ничуть не больше. Во всяком случае, с этого момента в их отношениях что-то изменилось. Она почти предала его. Он, конечно, никогда об этом не упомянет, но пусть теперь она только попробует заговорить с ним тем тоном, к какому привыкла!..