Буало-Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы.

Вийори был толст, обтирал шею желтым носовым платком, барабанил левой рукой по мраморной крышке стола.

— Для самоубийства были какие-то причины? — осведомился он.

Одетта, прежде чем пригубить, недоверчиво понюхала аперитив.

— Никаких, — отрезала она.

— Впервые слышу о таком необыкновенном самоубийстве, — вновь заговорил Вийори. — Повеситься на ходу в тряском фургоне, где тебя бросает из стороны в сторону… Да-а, нужно на самом деле очень хотеть умереть.

— Наверное, она очень и хотела, — процедила Одетта.

Вийори повернулся к Дутру и, ткнув пальцем сперва в Одетту, потом в него, спросил:

— А между вами не было…

— Ничего, — отрезала Одетта.

— Да, конечно, — согласился Вийори, — меня это не касается.

Он отпил глоток перно, задержал его во рту, переводя глаза с Одетты на Дутра, потом медленно проглотил и облизнулся.

— Я сказал, что это меня не касается, но сказал из вежливости. Потому что самоубийство очень повредит нашим делам, не так ли?

— Так, знаю, — сказала Одетта.

— Знаете! А я сомневаюсь, отдаете ли вы себе отчет в сложившейся ситуации?

Он доверительно наклонился над столиком, и сладковатый запах перно стал чувствоваться сильнее.

— Я читал газеты, — шепнул он. — Расследование закончено. Хорошо. Все выяснено, тем лучше для вас. Но если я звоню кому-нибудь из директоров курзалов и называю ваше имя, что они мне отвечают? А? Семейство Альберто? Девушка, покончившая с собой? Нет, спасибо.

Он поднял жирную ладонь с отчетливой сеткой линий.

— Я, разумеется, настаиваю. Вы меня знаете. И меня слушают, потому что как-никак, — он принужденно усмехнулся, — к моему мнению все-таки немного прислушиваются. Но предлагают смехотворную плату.

Он откинулся на плетеную спинку кресла, закинул ногу на ногу, так что стала видна голая щиколотка, и прибавил с грустным видом:

— Что поделаешь… Придется соглашаться… У вас неважная ситуация. Что умеет делать мальчик?

— Все, — ответила Одетта.

Вийори расхохотался сытым добродушным смехом.

— Конечно, все. Крутит все что может, да? Карты, шарики, кости, цветы. Я все знаю наизусть.

Дутр смотрел на длинные американские автомобили, стоящие возле кафе. Одетта пила маленькими глоточками аперитив.

— Ваш реквизит? — спросил Вийори.

— Мы его оставили.

— У меня есть покупатель, — предложил Вийори.

— Не продаем.

— Покупает все — и фургоны и реквизит.

— Кто?

— Имя вам ничего не скажет. Речь идет о маленьком итальянском цирке. У вас два автомобиля и три прицепа… все не первой молодости. Миллион восемьсот.

Одетта подозвала официанта.

— Ни за что в жизни! — воспротивился Вийори. — Я плачу… Подумайте. Все равно вам придется их продавать. В этом сезоне вы их выгодно не продадите. Хотите — два миллиона, и я найду вам ангажемент.

— Я хочу оставить себе «бьюик» и мой фургон, — спокойно сказала Одетта. — Остальное можете забрать за полтора миллиона.

— Ну, мы еще поговорим, — добродушно пообещал импресарио.

Он сосчитал сдачу, пересчитал еще раз, допил остаток ликера и по очереди протянул руку Дутру и Одетте.

— Встретимся здесь же дня через три-четыре — может, у меня будут для вас какие-то новости, но обещать не могу.

С удивительной ловкостью он проскользнул между столами и уселся в маленькую «симку».

— Подонок, — проворчала Одетта, — Официант! Еще рюмочку ликера! Послушай, Пьер, если ты так и будешь молчать, я немедленно возвращаюсь в гостиницу.

— А что я должен говорить?

— Он же душит нас, он выворачивает нам карманы, а тебе хоть бы что! Два миллиона!

Дутр медленно повернулся к ней.

— Сколько времени можно прожить на два миллиона?

— Откуда я знаю? — буркнула Одетта. — Когда начинаешь тратить сбережения, они мигом кончаются.

Она резким движением опрокинула рюмку, подчеркивая свое возмущение. Дутр протянул ей сигареты.

— «Голуаз», — усмехнулся он.

Одетта оттолкнула руку Пьера с протянутыми сигаретами, вытащила из сумки конверт и принялась за подсчеты, потом разорвала конверт в мелкие клочки и застыла с потерянным лицом.

— Самое обидное, — сказала она наконец, — что он сосчитал правильно.

И процедила сквозь зубы:

— Будь я хотя бы одна…

— Повтори, — попросил Дутр.

— Что именно?

— То, что сказала только что.

Они злобно смотрели друг на друга. Но Дутр, внезапно почувствовав усталость, сложил на столе руки.

— Впрочем, я знаю… — начал он.