Владимир Першанин - Мы умрем в один день

С сопливых лет повадился Саня лазать по местам бывших боев, раскапывать старые блиндажи. Это опасное занятие вошло в него, как зараза. Не отвадило даже увечье.

В сарае у Сани мастерская. Здесь потихоньку точит, пилит и приводит в порядок старые стволы, сюда же несут ему старушки разный хлам для ремонта: древние примусы, электроплитки, утюги. Саня человек безотказный — за все берется. Будь его мастерская не в Хамовке, а где-нибудь в городе, заколачивал бы хорошие деньги, но в Хамовке половина населения старухи с мизерными пенсиями. Расплачивались бражкой, яблоками, салом, реже — рублевкой.

Деньги Сане нужны, хотя бы на новый мотоцикл, но что возьмешь со старух? Насквозь знал он их полунищую жизнь с мелкими радостями, склоками и смиренным ожиданием лучшего.

Бабки Саню любили. Рассаживались на лавочке и, ожидая, когда он закончит ремонт, сплетничали с его матерью. Раза два приводили невест. Перезрелых и некрасивых, ожидая, что ни Саня ни невесты кочевряжиться не будут. Но путного из смотрин не получалось. Саня затравленно рыскал глазами по сторонам, избегая умильных взглядов старух. Ему было стыдно. Не лучше чувствовали себя и невесты. Наверное, не всегда двум несчастьям легче вдвоем. Бывает, что и тошно видеть друг друга.

Прошла и вторая, и третья неделя. Где-то далеко в Москве, в другой жизни, остался тот кошмарный день. Почти убедил себя Олег — ничего не было. Никто их не видел, и никогда не приезжали они в столицу. Отпечатки пальцев стерты, а золотые кольца с помощью приятеля-лаборанта переплавлены в увесистый брусочек, спрятанный на даче.

Все продолжалось как и раньше. По крайней мере, внешне. Подъем без четверти шесть, легкий завтрак, и в институт. После занятий короткий отдых и подготовка к экзаменам. Через день секция китайской гимнастики у-шу. Вечером книги или своя компания в дискотеке. Какое-то место занимает и Катя — «мисс Дюймовочка». Нет в этой здоровой размеренной жизни места убитой старухе, содержательнице притона.

Олег в институте — один из первых авторитетов. Умный, ироничный, великолепно развит физически. Тонкий, слегка горбатый нос и твердый подбородок делают его похожим на Рэмбо. Так говорят знакомые женщины.

У Олега хватает ума не подделываться в угоду им под популярного актера. Он сам себе личность, и ему не надо образцов для слепого подражания.

С Клевцовым они начали совместные дела года полтора назад. Костыля, промышлявшего шмутьем и косметикой, прижали рэкетиры. Олег, живший с ним в одном доме, вступился. Рэкетиры знали Олега по городским соревнованиям — большинство из них были, как и он, спортсменами. Костыля, на зависть другим спекулянтам, оставили в покое.

Олега, Катю и Серегу, совсем разных людей, объединила общая цель. Последние месяцы все трое готовились к выезду из страны.

У каждого имелась своя причина. У Олега она формировалась долго, пока не вызрело окончательное решение.

Вначале, на первом-втором курсе иняза, было просто любопытно прикоснуться к чужой, до недавних пор почти не известной жизни, которую характеризовали в газетах словами «кризис и загнивание». Слова эти так не вязались с уверенным благополучием студентов-иностранцев, проходивших практику в их институте. Они совсем не напоминали людей из тупика.

О западе стали больше говорить и писать, неохотно пряча уверенный тон нашего мнимого превосходства. Начала прорываться обычная информация, которая открывала глаза на многое. Особенно поражали цифры. Разница в десятки раз по доходам и зарплате между ними и теми, оттуда. Олег с матерью жил в трехкомнатной квартире, которую несколько лет назад получил отец — управляющий трестом. Вскоре он от них ушел, словно эта квартира была последним долгом перед семьей. Олег его не осуждал, считая, что в разводе больше виновата мать с ее поездками на юг, командировками на различные симпозиумы и конференции, которые в свое время отдалили ее не только от мужа, но и от сына.

Отец был из деревенских не очень-то способных к точным наукам парней. Брал настырностью. Сумел закончить в переполненном общежитии среди кильдима и водочных бутылок, строительный институт с его немыслимыми чертежами и высшей математикой. И

потом без блата и связей, со ступеньки на ступеньку, от мастеров дошел до начальника участка, не поладил с начальством, слетел и снова вскарабкался вверх.

И жене, когда-то одной из сотен безликих лаборанток, помог закончить институт, аспирантуру и с помощью людей, обязанных ему, утвердиться зав. кафедрой. Потом, когда годы борьбы и карабканья прошли, отец и мать, наверное, перестали быть нужны друг другу. Матери было интереснее в своем собственном мирке, среди людей, которым нравилась она и которые нравились ей, а отец не делал слишком настойчивых попыток удержать ее.