Владимир Першанин - Мы умрем в один день

— Что будем с девчонкой делать? — спросил Олег.

— Решай сам.

— Что решать? Тоже бутылкой по голове?

Только бы Катя не стала уговаривать его убить девушку. Хватит трупов! А если она выдаст их?

— Припугни как следует, — посоветовала Катя, складывая в сумку деньги и кольца, — девки у старухи дрессированные, в чужие дела не лезут. Или лучше идем вместе.

Присев на край софы, она обняла за плечи съежившуюся у стены блондинку.

— Слушай меня внимательно, Света. Ты откуда приехала?

— И-из Курска!

По щекам текли мутные слезы пополам с тушью. Кажется, она ничего не соображала из-за страха.

— Давно?

— Месяц назад…

— В Москве родственники есть?

— Н-нет.

— Тогда ровно через час после нашего ухода мотай удочки домой. И забудь, что видела. В Курске мать живет, да?

— Мать и сестренка.

— Если где лишнее слово брякнешь, и тебе и им конец. Поняла?

— Ч-честное слово, буду молчать.

Она снова заплакала. Страх сломил ее, не оставив ничего от той высокомерной красивой женщины, которая совсем недавно даже не смотрела в их сторону.

Катя и Олег уехали из Москвы в ту же ночь. Недоезжая до Челябинска, сошли, и окружным путем, сменив еще два поезда, вернулись в свой город.

Олег уже начал успокаиваться. Когда прощался с Катей, пытался даже засмеяться.

— Знаешь, почему снотворное на старуху не подействовало? Я ведь на одну запятую ошибся. В десять раз меньше концентрацию сделал. Вот идиот, да?

Катя на его смех не ответила. Она начала по-настоящему бояться только сейчас.

Сарай, в котором Саня оборудовал мастерскую, стоял на нижнем конце двора, выходы одной стороной на овражный склон, густо поросший ивняком и колючей акацией. Здесь можно было прятать вещи, которые нежелательно хранить дома. Весной и летом в кустах настаивалась брага. По десять рублей не очень-то водки накупишь. Да и попробуй найди ее, если цыгане весь привоз на корню скупают, а потом перепродают за три цены.

По узкой, почти незаметной тропинке вдоль забора приходили и собирались у Сани в сарае поселковые ребята выпить перед танцами и просто почесать языки. Приводили сюда и девчонок. Стояла у печки старая продавленная тахта и расположиться здесь было очень даже уютно. Если девчонка являлась с подружками, доставалось иногда и Сане.

Выбирать не приходилось. Не очень-то складывались у него отношения с женщинами. Тело у Сани крепкое, ладно сбитое, и другое что в нужный момент не подводит. Волосы светло-русые с чубом, как у Есенина, но с женщинами общаться надо. А общение у Сани не выходило — разве что на пальцах показывать. Когда со своими ребятами и в спокойной обстановке, он начинал немного говорить, а если в незнакомом месте или с женщинами, когда надо шутить и поддерживать разговор, получалось одно мычание, да начинала от напряжения бежать слюна.

Одно время ходил к глухонемым. Но у тех свой замкнутый мирок с самого раннего детства. Саню они не отталкивали, но становилось ему не по себе от их чуткой неуловимой для него мимики и разговора на мелькающих пальцах. Даже смех у них другой.

А Саня привык в Хамовке, к своим ребятам. Хоть часто и непутевым, но зато не глухим и не немым. Правда, с годами пути его с ровесниками все больше расходились. Приятели были уже все женаты, некоторые по второму разу, обзавелись детьми, барахлом, строили дачи. У Сани проще. Кособокий на двоих с матерью домишко, дежурство на насосной станции и конечно степь.

Она начинается сразу за поселком. Летом, когда спадает на закате жара, ни с чем не спутаешь горьковатый полынный дух, который наносит ветерок со степи. Отродясь здесь разводили овец, но с тех пор как изобрели колхозы, каждый год старательно и бесполезно распахивают холмы…

Давно извели бы степь под корень, будь она поровнее. Но мешают глубокие и мелкие балки, полупересохшие речки с зарослями ивняка на месте вырубленного леса. Здесь продолжает теплиться степная жизнь. Прячутся от человека последние недострелянные лисы, выводят потомство совы, куропатки и всякая мелкая тварь.

В сорок втором году, когда немцы подступали к Волге, под городом шли сильные бои. До сих пор валяются в балках снарядные гильзы, ржавые каски и прочий хлам, который не успело источить время. Если покопаться в засыпанных блиндажах, можно найти и кое-что поинтереснее. Оружие, которое еще можно восстановить, патроны, ножи. Изредка попадалось и золото. Коронки в трухлявых, изъеденных временем черепах, монеты и обручальные кольца среди клочьев истлевших шинелей. Раза два находил Саня в слипшихся потрескавшихся бумажниках среди удостоверений и писем пожелтевшие, едва различимые фотографии — земля продолжала хранить уже никому не нужную память Редкий год обходился без того, чтобы не взорвался кто-нибудь из мальчишек на старой мине или гранате. Тогда приезжали милиция и солдаты. Прочесывали балки, траншеи, увозили найденные боеприпасы. Но вывезти все, что оставила и спрятала в земле война, невозможно.