Владимир Першанин - Мы умрем в один день

На следующий день Серега Клевцов, получив от Олега тысячу рублей из тех денег, безуспешно пытался купить у Сани Лукашина пистолет.

Тогда, три с половиной года назад, после визита к улыбчивому капитану из КГБ, начались изменения в жизни Олега. Разговор с комитетчиком сам по себе носил характер почти отвлеченный. Какие книги любишь? Неужели Хемингуэя в подлиннике читал? Молодец, что спортом всерьез занимаешься. Какие планы на будущее? Даже рыбалки коснулись, хотя был Олег к ней равнодушен. Поговорили и расстались.

Летом Олег собирался в международный молодежный лагерь. Его кандидатуру с двумя другими уже утвердили на бюро институтского комитета комсомола. В положительном результате Олег не сомневался. За весь год единственная четверка в зачетке, остальные предметы только на «отлично». Плюс спортивные достижения. Сборная института по волейболу заняла первое место в городе.

Но с поездкой в международный лагерь не получилось. Вместо ожидаемых трех путевок пришли только две. Его родная, заслуженная, где-то бесследно затерялась. Тогда он еще ни с чем не связывал это событие. Решил, что перебежал дорогу кто-то из блатных. Конечно, заело, но не долго. Уехал в стройотряд. Там новые знакомства, короткая бурная любовь с красивой докторшей. Путевка забылась, как и визит к капитану КГБ, и дурацкий спор с Раисой Федоровной.

На третьем курсе готовили группу студентов в Англию для двухмесячной языковой практики. Модная тогда фраза «на конкурсной основе» только входила в обиход. Считалось, что эта самая конкурсная основа полностью вытеснит протекционизм. Олег с азартом участвовал в конкурсе на право поездки и скоро вошел в число бесспорных лидеров. И снова ему отказали. В деканате ничего вразумительного объяснить не смогли, что-то неопределенное мямлили в комитете комсомола. Тогда он разыскал своего давнего знакомого из КГБ.

Тот, посмеиваясь, сообщил, что в Англии отвратительный климат, и, может, оно и к лучшему, что Поляков туда не поедет. Олег был настроен слишком агрессивно и комитетчик, изменив тон, предложил ему очень серьезно подумать о причинах отказа.

— Неужели из-за того глупого спора? — вырвалось у Олега.

— Из-за него тоже. Но не только. Ты еще слишком молод и не даешь себе отчета в своих словах. Пока это слова, но в будущем они вполне могут стать поступками. Ты обливаешь грязью все вокруг и расхваливаешь Запад. Ну сам подумай, кто тебя с такими настроениями выпустит за рубеж?

Они долго тогда разговаривали с неторопливым, очень спокойным комитетчиком. Олег понял, что попал к порядочному и в общем-то не злому человеку. Другой на его месте мог доставить ему куда больше неприятностей. Но этот разговор напрочь перечеркивал то будущее, которое, несмотря на весь свой скептицизм, планировал себе Олег. С поездками за границу, работой при посольстве или переводчиком в каком-нибудь представительстве. Неужели все коту под хвост? Его жесткий, устремленный в будущее режим. Дни, расписанные по часам, с чтением по утрам навязшей на зубах «Morning Star», кружком японского языка и сразу двумя спортивными секциями.

Ему отчетливо представлялась будущая жизнь. Полтора года армии, потом преподаватель в техникуме или школе. Триста рэ плюс частные уроки. Может удастся поступить в заочную аспирантуру и лет через пять защитить кандидатскую. Если не помешает КГБ, то мать, наверное, устроит его на работу в институт. Глядишь, лет через двадцать станет, как и мать, заведующим кафедрой. И все. Это его предел. Выше в своем городе и в своей стране он не прыгнет!

Окончательный удар нанес вызов Олега на бюро комитета комсомола. В свое время, после злополучного спора о пеньках, вялое и полусонное бюро безответственно прозевало момент, и крамольный спор сошел Олегу с рук. Сейчас, спохватившись, да и, наверное, с подачи ректората, раздраженного настойчивостью Полякова, бюро взялось за него всерьез. Секретарь из будущих партийно-комсомольских функционеров и несколько его приближенных лезли из шкуры, чтобы угодить ректору.

За пеньки Олега было поздно душить — прошло слишком много времени. Собрали в кучу язвительные замечания, выкрики на лекциях и прочую ерунду, а отсюда протянули ниточку к тому давнему антисоветскому выступлению, когда товарищ Поляков напрямую заявил о своей готовности покинуть и предать Родину.

Олег опешил, сообразив, какую петлю на него набрасывают. Сцепился с секретарем и от злости понес, что думал и что тогда не было принято говорить вслух. Бюро, притихнув от неожиданности, скопом навалилось на крамольника. Дело закончилось тем, что Олег, хлопнув дверью, ушел, а на доске объявлений появился плакат о готовящемся комсомольском собрании. Предстояло утвердить приговор бюро об исключении студента Полякова из рядов Ленинского комсомола, что означало и автоматическое отчисление из института.