Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

Там, за дверью, смысл странной фразы из песни «вокзал электрический» сразу же разъяснился. Преувеличенно яркий свет двух массивных люстр под потолком странно контрастировал с тусклой вокзальной обстановкой. На выкрашенных в зеленый цвет деревянных сидениях, ежась от сквозняков, дремали несколько человек. Какой-то дедушка готовился ужинать — очищал скорлупу с яйца. В стене зияли три квадратных отверстия билетных касс, два из которых были заколочены. Над ними висел фанерный щит с расписанием поездов. Геннадий уставился на него непонимающим пьяным взглядом.

— Ближайший поезд через час прибывает. Московский, — пришел ему на помощь Павел Остроухов.

— Во сколько он в Волгограде?

— В 5:15 — вот тут написано.

— Ну, давай!

— Чего давай? Стучись в кассу, бери билет!

Из переговоров с кассиром — сердитой заспанной теткой — выяснилось, что на станции Арчеда билеты продаются без указания места, то есть обилеченный пассажир должен носиться от вагона к вагону, спрашивать у проводников, есть ли места. С такой дурацкой системой обслуживания Кауров сталкивался впервые. Он даже потребовал жалобную книгу. Но Остроухов его успокоил.

— Да не заводись ты. Возьми для верности купейный вагон. В любом из них места свободные будут.

Кауров послушался совета умного и трезвого человека.

— Паша, можно я у тебя в машине водку допью? — спросил он, упрятав купленный билет в портмоне.

Паша не возражал. За всю жизнь у Геннадия не было приятеля, с которым он пережил бы совместные эмоции, сравнимые по силе и остроте с теми, что он испытал с этим малознакомым человеком из станицы Островской.

Кауров нащупал в кармане «Сникерс», последний из набора продуктов, купленных утром. Хлебнул еще водки и выплеснул на верного рыжего спутника все свои самые сокровенные мысли.

— Паша, Пашенька, дорогой мой человек, — пьяно шмыгая носом, начал Геннадий поток излияний. — Ты же меня счастливым сделал! Если б не ты, то кем бы я был? Геннадием Кауровым, обычным жителем городским. А теперь я кто? Самого Лазаря Черного внук! Чую даже, как сердце сильней застучало, как кровь в жилах бурлит. Нет, правда, потрогай, вот тут в висках пульсирует. Внутри все горит. Член, и тот от прилива крови стоймя стоит — не опускается. Это во мне сила бродит. Я и раньше чувствовал ее, да распознать не мог, сам себе в этой силе не признавался. А теперь она наружу поперла.

При этих словах Геннадий сжал в кулаке надкусанный батончик «Сникерса» так, что шоколад полез у него между пальцев.

— Доволен? — поинтересовался Павел.

— Угу, — промычал Кауров, слизывая с пальцев липкую шоколадную грязь.

— Ты портрет этот не можешь мне оставить на время? — попросил Остроухов. — У меня в Даниловке хороший знакомый — редактор районной газеты «Вестник хлебороба». Он его у себя пропечатает, объявление даст, глядишь, еще кто из дружков Лазаря откликнется — новые сведения сообщит. А портрет я тебе потом заказным письмом вышлю.

— Да какие еще сведения, и так уж все ясно, — сказал Геннадий, но рисунок достал и отдал.

— Отец в Питере с тобой живет? — осведомился Павел.

— Не-а, он у меня большой автомобильный начальник. У них с матерью своя хата шикарная. Ты если надо чего, не стесняйся! В Питер приезжай как к себе домой. И я, и отец все для тебя сделаем! Ты мне теперь лучший друг!

Остроухов усмехнулся.

— Денег возьми! Хочешь, двести баксов! — Кауров полез в бумажник. Но Павел его остановил.

— Даже и не думай! Не возьму.

— Тогда дай я тебя просто так, без денег, расцелую!

Но Остроухов уклонился от его пьяных объятий и заявил:

— Несчастная баба.

— Это ты про кого? — не понял Геннадий.

— Про тетю Машу эту. Деда твоего считает отцом.

— Чего это она несчастная? — не согласился Кауров. — Наоборот, счастливая. В сказку верит.

— Интересно, что с ней будет, если сказать, кто на самом деле ее отец.

— А ничего не будет. Не поверит она.

Кауров еще глотнул водки. Занюхал ее оберткой из-под «Сникерса» и мечтательно закатил глаза.

— Ну и человек дедуля! А братья эти — суки. Правильно дед грохнул их. Устроили тут «Поднятую целину». Людей насильно в колхозы гнали, голодом морили, детей заставляли негашеную известь есть. Дедову любовь вон трахнули. И Лазаря Черного хотели поиметь. Да не тут-то было. Он сам их поимел! Ха-ха-ха! (Геннадий показал Павлу неприличный жест и ощерился в пьяной улыбке). Дед мой знаешь кто после этого? Герой Советского Союза!

Остроухов странно покосился на Каурова.