Тилли Коул - Рип

— Я собираюсь, — холодно ответил я. Отец медленно сел на диван.

Мы не встречались с ним с того дня в спортзале, когда он видел мою тренировку.

Когда я вернулся из Хэмптонса на прошлой неделе, он был в командировке. Сегодня вечером я застал его у своей двери. Он был здесь, чтобы обсудить планы на вечер: взять Левана Джахуа. Мы наконец-то получили наводку о том, где прячется от нас этот грузинский ублюдок. Пахан, в отсутствие моего отца, дал мне разрешение на причинение боли.

Казалось, он был здесь сейчас, чтобы услышать об этом лично.

Сосредоточившись на здесь и сейчас, я наблюдал, как мой отец, скрестив ноги, выражал спокойствие, которое всегда отражалось на его поведении, когда его глаза пристально наблюдали за мной.

— И ты собираешься убить его? Ты?

Моя челюсть сжалась, предвидя спор, который должен начаться. Я подошел к папе и сел на диван перед ним.

— Мои быки пойдут туда, где он прячется. Я обещал тебе не драться, и я не буду.

Они приведут Джахуа ко мне. — Я посмотрел на своего отца. — Затем я перережу ему глотку.

Рука моего отца потерла его короткую седую бороду, и он кивнул.

— А Киса знает, что ты делаешь это?

— Она понимает, что я должен это сделать, чтобы отомстить за Анри, — смутно ответил я. Он снова кивнул.

Мы сидели молча, пока я не спросил:

— Папа? Почему ты не хочешь, чтобы я дрался?

Рука отца замерла на его лице. Карие глаза посмотрели в мои.

— Лука, ты никогда не поймешь этого, пока у тебя не будет своих детей. Но в тот день, когда тебя забрали у меня, — он похлопал себя по груди, — что-то во мне умерло.

В животе образовалась пустота. Мой отец редко проявлял эмоции. С тех пор, как я вернулся в Бруклин после побега из ГУЛАГа, он не знал, как со мной обращаться. Я предположил, что это потому, что он больше не знал меня. Я оставил его мальчиком, а вернулся поврежденным мужчиной. Четырнадцать лет воспитания были упущены. Я никогда не задумывался об этом раньше. Возможно, он был так же потерян, как и я.

Он наклонился вперед.

— Тогда, в нашей частной комнате, когда Киса сказала мне, что ты вернулся, что мой сын, мой потерянный сын, был тем человеком, убившим Алика Дурова в клетке, я не мог поверить. — Его глаза потеряли фокус. — Ты был жестоким, диким, но готовым к действию. Ты убил Алика Дурова. Ты убивал всех, кто попадался на твоем пути. Ты был неудержимым, самым результативным убийцей, которого я видел, ну, со времен Алика.

При упоминании Алика Дурова я напрягся, но выражение лица отца смягчилось. Я смотрел на своего настоящего отца. Не на босса братвы, а на Ивана Толстого, моего отца.

— Я видел, как тот парень медленно сходил с ума, Лука. Я наблюдал за этим своими глазами. С каждым убийством он жаждал крови. И эта жажда медленно брала его под свой контроль. А что касается всех этих хреновых вещей, которые он делал наедине? Я понятия не имел. Но тот парень жил ради убийства. Разыскивал наших врагов и пытал их.

Убивал их самыми садистскими способами, какие только можно себе представить. — Он вздохнул. Мне показалось, он выглядел усталым. — Мы можем убивать, Лука, но мы не звери. Мы придерживаемся кодекса, даже когда речь идет о смерти наших соперников.

— Папа, — хотел я прервать его, но отец поднял руку.

— Когда я увидел тебя, убивающего Дурова, ты уже не походил на моего серьезного и уважительного сына, которого я знал в детстве. — Его глаза встретились с моими. — Ты был похож на Дурова. Та же потребность в убийстве была в твоих глазах. — Он откинулся на спинку дивана и провел рукой по усталому, стареющему лицу. — Так оно и есть, Лука.

Тот взгляд. Тот взгляд все еще здесь. Каждый день. — Тишина повисла в воздухе, и он добавил: — Ты станешь паханом, Лука. В этом мы уверены. Но я отказываюсь смотреть, как мой сын становится похожим на Дурова. Я только тебя вернул. Я не хочу терять тебя снова. Особенно уступать демонам, которых ты держишь внутри. Я не потеряю тебя ради себя.

Мою грудь защемило при вспышке уязвимости в глазах отца. Я встал и подошел к нему. Я опустился на колени у его ног.

— Папа, я вернулся. И я не Алик Дуров. Я твой наследник и не подведу тебя. Даю тебе слово.

В глазах отца появились слезы. Он поднял руку и похлопал меня по щеке.

— Ты — моя жизнь, Лука. Мое наследие, — сказал он, сдерживая эмоции. — Я жил с пустотой в сердце, когда тебя не было. Я думал, что принятие того, что ты мертв, все эти годы было самой тяжелой частью потери тебя. — Он пожал плечами. — Оказывается, это не так. Потому что жить с осознанием того, что я могу потерять тебя снова — все потому, что ты жаждешь быть в бою — боюсь, на этот раз, меня это убьет.