Олег Дудинцев - Заказуха [сборник]

В конце рабочего дня Субботину позвонил в отдел начальник райуправления.

— Тебе из городской прокуратуры не звонили? — спросил он.

— Нет. А что у них стряслось? — притворно удивился Субботин.

— Там сегодня обвиняемые по «делу бомжей» следствие приступом брали. Все как один поменяли свои показания, — объяснил полковник и в нескольких словах пересказал содержание фантазии, авторство которой принадлежало Субботину. — А еще заявили, что это ты с помощью угроз первоначально вынудил их себя оболгать.

— Быть такого не может, — изобразил испуг и растерянность Субботин. — Как я мог один стольких людей запугать? Вы же меня знаете!

— Я-то знаю, а вот в прокуратуре — нет, и очень тобой заинтересовались. Попросили представить на тебя письменную характеристику. Скоро туда потащат.

— У меня совесть чиста, даже перед прокуратурой, — невинно произнес Субботин.

— Ты из себя девочку не строй. Там уже сейчас за голову хватаются, — взорвался полковник. — Все доказательства к херам полетели, и этот… уже месяц как арестован. Кто же их надоумил такую байку сочинить? И ведь главное, что не опровергнуть ее.

— Да, неглупый человек постарался, — согласился Субботин. — А если он их действительно не убивал, и бомжи эти скоро объявятся?

Торжествуя в душе, он не мог отказать себе в удовольствии высказать вслух подобное предположение. Однако его слова и интонация не ускользнули от внимания и насторожили милицейского волка.

— Слушай, Субботин, а это не ты, случаем, воду замутил? — спросил он. — Здесь ведь рука профессионала чувствуется.

— Что вы, Николай Алексеевич, мне-то зачем это нужно? У меня своих забот хватает, вот для дежурки линолеум раздобыл.

— Ох, смотри, доиграешься, прокуратура от обиды тебя прихлопнет.

— Полагаю, что больше, чем на неполное служебное, не потянет, — прикинул Субботин. — Сейчас каждый считает своим долгом бросить в нас камень. Даже собственные генералы своими «чистыми руками» всю милицию грязью вымазали, что уж про обывателей говорить.

— Тебе видней, ты мужик умный, — согласился полковник, почувствовав в его словах и поведении какую-то непоколебимую уверенность. — Делай как честь и совесть подсказывают.

После окончания разговора Субботин закурил и расслабился в кресле, но дальнейший ход его мыслей оборвал сочный храп, докатившийся из помещения архива. Он оставил кабинет, добрался до двери с надписью «Архив» и отворил ее собственным ключом.

Раскинувшись на матрацах, на полу кладовой отдыхали после утомительной дороги члены сельхозкоммуны, оторванные Толиком Филимоновым от земельных угодий. Носком ботинка он пошевелил храпевшего на весь отдел Семена, который, не просыпаясь, перевернулся на другой бок и затих. Зачерпнув горсть черники из стоявшей в его изголовье корзины, Субботин запер дверь и в раздумье вернулся обратно.

На другой день очередная партия «запуганных» милицией людей в точности повторила в прокуратуре маневр и слова первопроходцев. Лишь Анна Сергеевна Вознесенская, как обычно, выделилась из общей массы нестандартностью своего мышления и на вопрос, чем ее запугивал Субботин, мстительно заявила: «Кондоминиумом».

Прокурорские работники вторые сутки бились над решением задачи экстренной важности: как в новых условиях доказать вину Скокова. Однако события следующего дня приостановили их творческие усилия и превратили многотомное уголовное дело в груду макулатуры.

Ведомые Сергеем Петровичем Серебряковым, в кабинет к прокурору города ввалились с корзинами в руках изгои жилищной приватизации: после генеральной репетиции они были выпущены Субботиным из архива и доставлены Толиком Филимоновым к дверям прокуратуры.

Занесенные официальными органами в графу «Боевые потери „Перестройки“» и неожиданно для всех материализовавшиеся в кабинете прокурора, они тут же затоптали красовавшийся на полу ковер с восточным орнаментом резиновыми сапогами фабрики «Красный треугольник». Увидев это безобразие, прокурор одной рукой схватился за сердце, а другой за телефонную трубку, и через минуту подоспевший ему на помощь начальник следственной части увлек за собой осквернителей.

Он долго допрашивал каждого из них и письменно фиксировал показания, которые не прибавили ему оптимизма. Вдоволь наслушавшись рассказов о высоких душевных качествах Валентина Скокова и прелестях деревенской жизни, он взял у них обязательство не покидать город и выставил из кабинета.