Олег Дудинцев - Заказуха [сборник]

— Завтра поедешь в тюрьму, и если Скоков все это подтвердит, срочно его освобождай, — приказал он Ильюшину, после того как артельщики покинули прокуратуру и отправились ночевать в архив. — Чувствую, мы с этим делом в такой заднице окажемся. Преступлений нет, обвиняемых нет, а у нас человек сидит. Ты с ним повежливее, а то, если жаловаться начнет, нам всем крышка, — озабоченно произнес начальник следственной части и хлопнул ладонью по возвышавшейся на столе многотомной конструкции. — Как это могло произойти, пока не пойму. А с майором этим чуть позже разберемся.

Он протянул Ильюшину последние протоколы допросов.

— Почитай. Потом в дело вложишь. Они все, видите ли, собрали деньги, чтобы бездомным помочь, но не знали, как это сделать. Вот Скокова и уговорили… А тот бомжам на пожертвования домик купил и пристрастил к сельскохозяйственному труду. — Начальник следственной части поморщился и передернул плечами. — Бред какой-то, особенно в наше время. Никогда я в это не поверю, не такой у нас народ.

Однако верил он или нет, но, как и предрекал Субботин, с написанным приходилось считаться и, несмотря на множество неразрешенных вопросов, ставить в уголовном деле последнюю точку.

Вот и настал всеми любимый и почитаемый в нашей самой просвещенной в мире стране День знаний, а по-старому — 1 сентября, с его звонкими детскими голосами, радостными улыбками родителей, неизменными цветами и трелями школьных звонков.

Ровно в десять утра под дребезжание сигнализации КПП бывший подследственный, а ныне освобожденный из-под стражи ввиду отсутствия в его действиях состава преступления Валентин Скоков покинул здание следственного изолятора номер 1 и вышел на набережную Невы.

В узком переходе он лоб в лоб столкнулся со своим несостоявшимся защитником. Гримаса страха исказила физиономию Мыльникова, когда он увидел Валентина, без наручников покидавшего тюрьму. Адвокат отпрянул и прижался к стене в ожидании мордобоя. Но Скоков собрал волю в кулак и проследовал мимо.

На улице он остановился и зажмурился от лучей еще по-летнему слепящего солнца. Пока он щурил глаза, отвыкшие от дневного света, дрожащая от возбуждения Надежда повисла у него на шее и стала вымаливать прощение.

— Ну что ты, перестань, — пытался успокоить ее Валентин, но она твердила свое.

— Как Ленка? — поинтересовался он.

Лицо Надежды просветлело.

— Первый день пошла на занятия…

Скоков ладонью стер слезы с ее лица и тут только обратил внимание на огромное количество людей с цветами в руках, сгрудившихся вдоль гранитного парапета набережной и внимательно за ними наблюдавших.

— Кто это? — растерянно спросил Скоков и в нерешительности замер, но осмелевшая Надежда схватила мужа за руку и потянула его через дорогу.

Едва он ступил на тротуар, как попал в окружение полутора сотен бывших приспешников, они стали тискать его в объятиях и поздравлять с освобождением.

Отставной майор Журавлев вручил Скокову и Надежде по бокалу, наполнил их шампанским и, как обычно, выкрикнул тост:

— За человеколюбие!

Сам же он пригубил из горлышка и пустил бутылку по кругу.

Оценив широту встречи, криминального вида парни, стоявшие поблизости возле новенькой «ауди», уважительно поглядывали на Скокова, по всей видимости, приняв его за преступного авторитета. Сам же «пахан» сжимал в дрожащей руке хрустальный бокал и не знал, как себя вести дальше. Он попробовал объясниться, но на него дружно зашикали и оборвали на полуслове.

— Это вам спасибо, — по-матерински тепло поблагодарила его Анна Сергеевна. — Если бы вы не оказались таким порядочным, то нас бы всех… — Она осеклась на половине фразы. — А деньги пусть на учебу дочки пойдут.

Услышав о таком великодушии, Надежда в очередной раз разрыдалась, а Скоков стал возражать.

— Я верну. Я все отработаю, — пообещал он, но собравшиеся замахали руками, а подошедший вместе с Володей Кузякин его успокоил:

— Ты и так уже сполна отработал. Хочу взять тебя замом по коммерческой части. У тебя в этом деле голова здорово варит. А пока недельку отоспись, нервишки подлечи.

Валентин кивнул и ничего не ответил, потому что увидел Сергея Петровича Серебрякова, Семена и Кольку с неизменными корзинами в руках. Он хотел было о них поговорить, но в этот момент из задних рядов продрался профессор Вознесенский.

— Дорогой вы мой! Да вы меня к жизни вернули! — глядя на него влюбленными глазами, принялся изливать душу благороднейший Степан Яковлевич. — Я ведь им доказывал, что не таков русский человек. Он терпеливый и нравственный. Для него, может быть, и смысл жизни кроется в непрерывной борьбе и страданиях. Вот видите, видите!