Верочке они сочувствовали, потому как ни Субботин, ни Ковалев не видели в ней по-настоящему серьезного и достойного противника, однако, не будучи на все сто уверенными в ее невиновности, не могли поддаваться жалости и отступать от разработанного плана.
После того как их собеседница успокоилась, Субботин вызвал в кабинет детского инспектора и направил ее в садик за Лялей.
— Жаль девчонку. Круто мы ее в оборот взяли, — сказал Ковалев, когда Верочка, отпросившись умыться, вышла из кабинета.
— А мне, думаешь, не жаль. Что ты предлагаешь? Все бросить, извиниться за причиненное беспокойство и пообещать впредь никого не тревожить? — раздраженно спросил Субботин. — Тогда, считай, конец, мы это дело никогда не поднимем.
— Ты веришь, что они его «замочили»? — поинтересовался Ковалев.
— Веришь, не веришь, что тут на ромашке гадать. Нужно хотя бы довести до конца то, что наметили. А если они его всамом деле «заказали»? Тогда можно денек и поплакаться, — попытался вдохнуть в напарника уверенность Субботин.
— Все я прекрасно понимаю, — согласился с ним Ковалев, — просто на душе муторно от наших оперативных возможностей. Давай добивать, деваться некуда, — нехотя подтвердил он свою готовность к дальнейшей работе.
Верочка вернулась в кабинет, нетвердой походкой дошла до своего места и села. Была она аккуратно причесана, со свежей косметикой на лице, оставаясь женщиной при любых обстоятельствах.
— Совсем другое дело. Приятно смотреть, — приветливо улыбнулся ей Субботин и без раскачки принялся разыгрывать главную козырную карту, связанную с судьбой мужа. — Судно уже продали, команда на ранчо живет, а денег на перелет всего экипажа нет, — импровизировал он на ходу.
Поморщившись, Ковалев подыграл начальнику:
— Директор пароходства с радостью вашего Колю оставит в Панаме до окончания следствия. Он сегодня от нас звонка дожидается.
По телу Верочки пробежала нервная дрожь, глаза у нее заискрились, и она, кажется, готова была накинуться на своих врагов и рвать их зубами на части.
— Вы не люди, вы… вы… изверги, фашисты! — задыхаясь, яростно прокричала она.
— Опять вы за старое. Я же просил вас сдерживать свои чувства и головой больше думать, — хладнокровно осадил Субботин ее порыв. — А насчет извергов — это вы напрасно. Мы свое дело делаем, а то, что не приятные вещи говорим, так здесь ничего не поделаешь — издержки профессии. Если на оперативника жалобы не пишут, значит, гнать его нужно в три шеи из розыска. Такой или лодырь, или бездарь, или трус. Так что нам в пароходство сообщить? — спросил он.
— Делайте что хотите, — с безразличием промолвила Верочка.
Однако Субботин, не обращая внимания на ее безучастный вид, продолжал нагнетать обстановку. Он старался разыграть эту карту с максимальной пользой для дела.
Наконец Ковалев, постепенно терявший веру в удачный исход операции, предложил Верочке побыть в одиночестве и обдумать окончательное решение. С одобрения Субботина он вывел ее в коридор и усадил на скамью, где в ожидании своего часа томилась еще одна посетительница.
— Пусть она с Татьяной пообщается, — сказал он начальнику, вернувшись в кабинет. — Она девка толковая, языкастая. Я ее еще утром проинструктировал.
— Если сейчас не «развалим», то козырять больше нечем. Придется ее отпускать. Время уже позднее, а у нее ребенок, — напомнил тот.
Ковалев от досады махнул рукой, закурил и встал около окна. Так, в полной тишине, они дожидались результатов взятого Ими тайм-аута. Минут через сорок начальник розыска взглянул на часы и вышел из кабинета.
Верочка с опущенной головой сидела одна, перебирая в руках носовой платок.
— Можно с вами поговорить? — упавшим голосом спросила она, увидев Ковалева, но тот прошел мимо.
Он спустился на первый этаж, где его дожидалась Татьяна — инспектор паспортно-визовой службы.
— А ведь бабуля ваша чистую правду донесла. Я уверена, что они его «заказали», — сообщила она, как только Ковалев переступил порог ее кабинета.
— Та-ак, — протянул он, усаживаясь. — Тогда давай-ка все по порядку.
— Сначала она молчала, а затем принялась вас честить, — стала объяснять Татьяна. — Я, естественно, поинтересовалась, чем вы ее обидели. Сказала, что грозятся мужа за границей оставить. «За что же ему такое счастье подвалило?» — спрашиваю. Тут она как начала взахлеб про бомжа рассказывать, про Толика Филимонова, про штрафы какие-то. Видимо, держалась, держалась, а потом все наружу вырвалось. Хотелось кому-то выговориться.
Читать дальше