Пер Валё - Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот

Глаза у него горели огнем, он помассировал их пальцами.

Потом взял из стаканчика на столе карандаш и начал писать по-английски: «МЫ АРЕСТОВАЛИ ЕГО. СОЗНАЛСЯ ПОЧТИ…». Хотел написать: «НЕМЕДЛЕННО», – но забыл, как это будет по-английски. Положил карандаш, смял лист бумаги и выбросил его в корзинку. Решил, что лучше выспится, а потом позвонит Кафке.

Мартин Бек надел шляпу, плащ и вышел. Около двух начался снегопад и теперь все было покрыто тридцатисантиметровым слоем снега. Снежинки были большие и влажные. Они медленно кружились в воздухе, пушистые и красивые, приглушая все звуки. Весь мир казался далеким и таинственным. Началась настоящая зима.

Розанна Макгроу поехала в Европу. Недалеко от Норсхольма она встретилась с мужчиной, который направлялся в лен Гётеборг-Бохус, чтобы ловить рыбу. Она бы не встретила его, если бы у парохода не случилась поломка в машине и если бы официантки в столовой не пересадили ее за другой стол. Судьбе было угодно, чтобы он ее убил. Точно так же она могла попасть под машину на Кунгсгатан в Стокгольме или упасть с лестницы в гостинице и сломать себе позвоночник. А женщина по имени Соня Хансон, возможно, уже никогда не сможет полностью расслабиться и спать глубоким и спокойным сном, засунув руки между колен, как спала она с тех пор, когда была еще маленькой девочкой. А ведь ко всему этому она не имела никакого отношения. И они в Мутале, в Кристинеберге и Линкольне, штат Небраска, расследовали это дело таким способом, что теперь оно уже никогда не будет подлежать оглашению. Они не забудут об этом деле до самой смерти, но, вспоминая о нем, не почувствуют большой гордости.

Мартин Бек шагал сквозь метель, чуть сутулился и тихонько насвистывал. Он направлялся к станции метро. Те, кто видел его, изумились бы, узнав, о чем он сейчас думает.

Мартин Бек шагает сквозь метель, на его шляпу падает снежок, все отлично, все прекрасно, друзья, хейя! Под ногами поскрипывает снег, прекрасная зимняя ночь, хейя! Стоит только пожелать, и мы поедем солнышко встречать. Городским общественным транспортом. В Багармуссен и Вантёр.

Он шел домой.

Комната была маленькая и бедная. Окно без занавесок, за ним грязно-серый брандмауэр с торчащей металлической арматурой и рекламой маргарина «Пеллерин». Среднее стекло в левой створке окна отсутствовало, его заменял кусок картона. Цветастые обои отсырели, и их покрывал такой слой сажи, что узора почти не было видно. Местами обои начали отслаиваться от штукатурки; их пытались подлатать с помощью клейкой ленты и кусков оберточной бумаги.

В комнате была печь, шесть предметов мебели и одна картина. У печи стоял картонный ящик с пеплом и пузатый кофейник. Кровать располагалась изножьем к печи, а постельное белье состояло из десятисантиметрового слоя старых газет, истрепанного стеганого одеяла и канифасовой подушки. На картине была изображена обнаженная светловолосая женщина, опирающаяся на мраморную балюстраду; картина висела справа от печи, так, чтобы тот, кто лежал в постели, видел ее перед тем как заснуть и сразу после пробуждения. Казалось, кто-то пытался немного подправить картину карандашом.

В другой части комнаты, ближе к окну, стоял круглый стол и два гнутых стула, один без спинки. На столе среди прочего можно было видеть три пустые бутылки из-под вермута, одну из-под лимонада и две кофейные чашки. Пепельница была перевернута вверх дном, и среди окурков, пивных пробок и сгоревших спичек валялось несколько грязных кусков сахара, открытый перочинный нож и кусок сосиски. Осколки третьей чашки находились на полу. На затоптанном потертом линолеуме между столом и постелью лежал на боку мертвый мужчина.

Вероятнее всего, это был именно тот человек, который дорисовывал картину и пытался залатать обои с помощью клейкой ленты и оберточной бумаги. Он лежал, поджав под себя ноги, прижав локти к бокам и прикрыв руками голову, словно хотел защитить ее от удара. На нем были майка и истрепанные брюки, на ногах — толстые дырявые шерстяные носки. Голова и верхняя часть туловища были скрыты под большим упавшим буфетом. Третий стул валялся возле трупа. Сиденье было окровавлено, а на спинке отчетливо виднелись отпечатки пальцев. Пол был усыпан множеством осколков. Часть из них была от застекленной дверцы буфета, а остальные — от наполовину разбитой винной бутылки, валявшейся на куче грязного белья у стены. То, что осталось от бутылки, было покрыто слоем засохшей крови. Кто-то поставил на нем пальцем белый кружок.