Николай Чергинец - Последний герой

— Да, — после недолгих раздумий ответил девушка.

— Твое право, — согласился Рубцов.

— Не думай, что моя жизнь была путешествием в волшебную страну, а дорога туда была усыпана розами, — многозначительно предупредила Вероника.

Они долго лежали в объятиях друг друга и беседовали. Девушка прониклась огромной симпатией к человеку, который не обманул ее представлений о добром рыцаре на белом коне.

Она теперь и помыслить не могла, как можно предать такого человека, как Борис…

Ее все сильнее терзали муки совести. В конце концов она не выдержала.

— Прости меня, Борис, — тихо произнесла она.

— За что? — спросил он.

Освободившись из его объятий, она подняла голову и смело посмотрела ему в глаза.

— За то, что я поступила подло, — девушка. — Я предала тебя.

Путаясь и делая значительные паузы от сильного волнения, она рассказала, как недавно к ней в квартиру заявился какой-то Скворцов, предъявил служебное удостоверение Генпрокуратуры и потребовал собирать информацию о той работе, которую Комбат выполнял для Валдая. И Вероника согласилась. Она честно объяснила, по какой причине пошла на этот шаг.

Рубцов внимательно слушал девушку и ни разу не остановил. Когда она назвала фамилию Скворцова, он почему-то представил себе лицо того самого незнакомца, с которым столкнулся на улице, выйдя из салона-студии Бени.

«Выходит, я не ошибался, — размышлял тем временем Комбат. — Выходит, слежка все-таки велась. Но почему столь авторитетная контора проявляет интерес к такому незначительному делу? Неужели потому, что клиент Валдая избирается губернатором? Но тогда почему контора позволила кандидату на высокий государственный пост обратиться за помощью к криминальному авторитету, а не занялась этим делом сама? Во всем этом бессмысленном наборе есть только одно разумное объяснение: авторитетная контора копает под клиента Валдая».

Он начинал понимать, что в случае чего останется крайним. Валдай спокойно выйдет сухим из воды, потому что нет никаких доказательств его связи с Комбатом. Костиков также останется в стороне, потому что не нанимал его и даже в глаза не видел. Валдай был прав. Он действительно человек не их команды. Он сам по себе, волк-одиночка. Но это была не вся правда, а только полуправда. Полной правды криминальный авторитет ему не сказал.

— Скажи, ты сможешь простить меня за то, что я сделала? — спросила Вероника, закончив свой рассказ.

Она сидела на диване, обхватив руками колени и втянув голову в плечи. Словно от сильного холода, она вся трепетала от страха. Она думала о том, что сейчас он взорвется и выбросит ее прочь из квартиры и из жизни. Но вместо этого она услышала спокойный ответ сильного человека:

— Я должен тебя простить? За что? Прощают тех, на кого обижаются. А я на тебя не в обиде.

— Это правда? — чуть слышно пролепетала она.

— Правда, — уверенно ответил ей Комбат.

И Вероника не выдержала. Она упала в его объятия и разрыдалась, как ребенок. Он успокаивал ее, но от этого она еще больше заливалась слезами.

— Он запугивал меня, говорил, что посадит в тюрьму, если я откажусь помогать. Понимаешь? — сквозь слезы оправдывалась она.

Лишь когда в квартиру ворвался утренний рассвет, девушка забылась глубоким сном на груди у Комбата.

Панкрат вспомнил о Костикове только через три дня после возвращения Ноя из Москвы. Накануне вечером он увидел его по одному из каналов местного телевидения и пришел в ярость. На следующий день он первым делом позвонил Самойлову и потребовал, чтобы тот немедленно приехал к нему.

— Как продвигается дело с Костаном, Аркаша? — поинтересовался Панкрат, как только адвокат переступил порог его особняка.

За годы общения с авторитетом адвокат хорошо изучил его натуру. Он понимал, что настоящая причина кроется не в этом пустяковом вопросе. Будучи тонким психологом, адвокат умело использовал благосклонность авторитета к своей персоне. Вот и сейчас он спокойно отреагировал на вопрос.

— Что именно тебя интересует? — Молодой человек неспешно прошел в помещение, опустился на стул из красного дерева, заложил ногу за ногу, обхватил колено сцепленными в замок руками.

Подавляя в себе сильное раздражение, Панкрат молча следил за его поведением. Но когда Самойлов гордо вскинул голову и вопросительно посмотрел на него, он не выдержал:

— Я за что тебе такие бабки отстегиваю, засранец? За то, чтобы ты себе новые шмотки покупал, а потом приходил в них сюда, рисовался и строил мне глазки?