Эд Макбейн: Мошенники

— А сама она работала с молодежью?

— Только в тех случаях, когда это было связано с ее подопечными. Многие из них имеют семьи, и там редко бывает все благополучно. Ну и, само собой, она часто занималась их детьми.

— А не упоминала ли она когда-нибудь о меблированной комнате на Первой Южной?

— Нет, — Клинг на мгновение задумался, а потом спросил: — О меблированной комнате? А это еще что такое?

— Видишь ли, Берт, мы считаем, что она сняла там комнату. Собственно, мы не просто предполагаем это, а знаем точно.

— А зачем?

— Чтобы поселить там Эйлин Гленнон.

— А это еще зачем?

— Потому что Эйлин Гленнон должны были сделать аборт.

— А какое отношение могла иметь Клер к…

— Именно Клер и договорилась об этом.

— Не может быть, — отрезал Клинг. Для пущей убедительности он отрицательно покачал головой. — Вы ошибаетесь.

— Мы все проверили, Берт.

— Это совершенно исключено. Клер никогда бы… нет, это невозможно. Она прекрасно знала, что закон запрещает это. Нет, нет… Понимаете, она всегда задавала мне вопросы относительно того, что законно, а что — нет. Вы ошибаетесь. Она ни за что не стала бы участвовать в чем-то подобном.

— Постарайся вспомнить, когда она советовалась с тобой по правовым вопросам, не было ли случая, чтобы она расспрашивала тебя об абортах?

— Нет. С чего бы это ей спрашивать?.. — Клинг внезапно умолк, и на лице его появилось удивленное выражение. Он даже тряхнул головой, как бы желая избавиться от глупых мыслей.

— В чем дело, Берт?

Но Клинг продолжал молчать, растерянно глядя перед собой.

— Так, значит, спрашивала она насчет абортов?

Клинг только молча кивнул в ответ.

— И когда это было?

— Где-то в прошлом месяце. Сначала я подумал… ну, я подумал, что она…

— Продолжай, Берт.

— Я подумал, что она… ну, в общем, я решил было, что ей самой понадобилось, понимаете? Но оказалось, что… что ей хотелось знать, в каких случаях это допускается законом.

— Именно это она у тебя спрашивала, да? Значит, она спрашивала, в каких случаях аборт может считаться не противоречащим закону?

— Вот именно. Я сказал ей тогда, что только в том случае, если сохранение беременности создает серьезную угрозу жизни либо матери, либо ребенка. Ну, вы же знаете — статья восьмидесятая “…если только указанные действия не были вызваны необходимостью сохранения жизни женщины или…”

— Да, да. Ну, а дальше.

— А это все.

— Ты уверен в этом?

— Хотя нет. Знаете, она тогда задала мне еще какой-то вопрос… Погодите, дайте припомнить.

И они стали ждать, пока Клинг, потирая рукой лоб, мучительно старался восстановить в памяти разговор.

— Правильно, — наконец изрек он с самым мрачным видом.

— Ну что?

— Она тогда спросила еще относительно жертвы изнасилования… ну, если девушка забеременела в результате изнасилования… Так вот, она спросила, не может ли считаться не противоречащим закону сделанный ей аборт.

— Вот оно! — воскликнул Мейер. — Вот где собака зарыта! Все теперь объясняется. Вот откуда эта меблированная комната и почему Эйлин не могла вернуться домой. Если этот ее братец, с его характером, узнал бы, что ее изнасиловали…

— Погоди, погоди, — сказал Клинг. — О чем это ты?

— Сначала скажи, что ты тогда ответил Клер?

— Ну, я тогда сказал ей, что тут я и сам ничего толком сказать не могу. Я сказал, что с моральной точки зрения в таком случае аборт вроде бы должен допускаться, но полной уверенности у меня все-таки не было. Об этом я ей тоже сказал.

— А что она тебе ответила на это?

— Она попросила меня навести справки и сказать ей. Она говорила тогда, что ей это очень нужно выяснить.

— Ну, и ты навел справки?

— Да, на следующий же день я позвонил в прокуратуру. Там мне сказали совершенно определенно: сохранение жизни матери или ребенка. Все остальное — не в счет. Во всех остальных случаях произведенный аборт рассматривается как уголовное преступление.

— И ты рассказал об этом Клер?

— Рассказал…

— А как она отреагировала на это?

— Ну тут уж она спустила собак! Она заявила, что до этого момента она считала, что законы издаются для того, чтобы защищать права пострадавших, а не для того, чтобы причинять им новые страдания. Я пытался как-то успокоить ее, но куда там!.. Можно подумать, что это я пишу эти дурацкие законы! Она орала на меня так, будто я несу личную ответственность за все, что написано в уголовном кодексе. Я спросил ее тогда, чего это она так разволновалась, но в ответ она стала говорить что-то насчет пуританской морали, которая должна считаться самой аморальной вещью на всем белом свете — что-то в этом духе, я уж точно не помню всего. Помню только, что под конец разговора она сказала, что, в таком случае, жизнь девушки может быть окончательно загублена, с одной стороны — преступными действиями, а с другой — с помощью самого закона. Общими усилиями, так сказать.