Эд Макбейн: Мошенники

Весна на этот раз вела себя, как девушка из порядочного дома, по крайней мере, так было в апреле.

Что бы там ни утверждали поэты, но в этом году не было ни гроз, ни шума, ни треска. Весна проявила максимальную деликатность и вошла в город с широко распахнутыми невинными глазами, и столько было в ее взгляде трогательной непорочности, что вам хотелось обнять ее и защитить, потому что выглядела она ужасно одинокой и перепуганной среди всей этой путаницы, среди чужих и грубых людей; ее, похоже, пугал вид домов и улиц, и вас не мог не растрогать нежный облик этой сказочной красавицы, которая появилась буквально из ниоткуда, как-то сразу возникнув из грязи и слякоти уходящего марта.

Окутанная туманной дымкой, она расхаживала по городу, который неожиданно покрылся зеленью и стал вдруг демонстрировать назойливое гостеприимство. Она расхаживала в полном одиночестве и проникала в людские души в свойственной только ей манере, и делала это так деликатно, что люди, чувствуя ее приближение, покорно распахивали перед нею самые сокровенные тайники своей души и, позабыв на время обо всех неприятностях, что поджидали их на улицах и в серых коробках городских зданий, находили в сердце своем нежность и протягивали ее навстречу весне, чтобы хоть на мгновение дать им соприкоснуться. Однако чудо это было мимолетным.

И вот именно в такой миг весна решила прогуляться по аллеям Гровер-парка, прикрыв светлой туманной дымкой его лужайки и дорожки, окаймленные деревьями с едва начавшими распускаться точками, и наполняя гонким ароматом воздух. У озера, там, где у выхода на Двенадцатую улицу стоит статуя Дэниела Уэбстера, как по мановению волшебной палочки, зацвели заросли дикой вишни. А далее, по направлению к центру, где на парк выходила Гровер-авеню со зданием 87-го полицейского участка, уже вспыхнули желтым цветом какие-то буйные заросли, хотя японский остролистник вдоль дорожек все еще дожидался настоящего тепла.

Что касается детектива Мейера, то для него весна была загадочной и далекой чужестранкой, впрочем, как и для его коллеги — детектива Стива Кареллы.

Одним словом, можно с уверенностью сказать, что оба они воспринимали весну как весьма странное, экзотическое существо, довольно соблазнительное, но в то же время нереальное; пусть привлекательное и манящее, но окутанное таинственностью. А весна тем временем пересекла шоссе, отделяющее полицейский участок от Гровер-парка, осторожными шажками аристократки, гуляющей по лугу в желтом шифоновом наряде, обошла парк и вошла в дежурную комнату, сразу наполнив ее ароматом неземных духов, шуршанием шелка и заставив всех присутствующих отвлечься от своих обыденных дел.

Стив Карелла оторвал взгляд от полок с папками, и ему вдруг припомнилось то далекое время, когда он в тринадцать лет впервые поцеловался. Было — это как раз в апреле, много-много лет назад.

Мейер Мейер бросил взгляд сквозь забранное решеткой окно на покрытые мелкими листиками деревья парка и попытался вновь сосредоточиться на том, что говорит ему человек, сидящий на жестком стуле напротив, но тут же бесславно проиграл эту короткую схватку с весной, плюнул на все и мечтательно уставился в окно, размышляя о том, как здорово живется человеку, которому семнадцать лет.

Человек, сидевший напротив Мейера Мейера, звался Дэйвом Раскиным. Он был счастливым обладателем нескольких лавок и мастерских готового платья, а также двухсот десяти фунтов живого веса, которые не очень равномерно распределялись на шести футах двух дюймах его тела и, кроме того, были втиснуты в настоящее время в светло-голубой летний костюм.

На непритязательный вкус, он обладал даже довольно приятной внешностью: с высоким лбом, обрамленным гривой седеющих на висках волос, с чуть заметными залысинами; крупным носом, как бы вырубленным топором; ртом оратора и волевым подбородком, которые были бы вполне уместны на каком-нибудь римском балконе в 1933 году. Он попыхивал ужасно вонючей сигарой, пуская дым в сторону Мейера. Время от времени Мейер рукой пытался развеять нависающие над ним клубы, однако Раскин, по-видимому, совсем не придавал значения таким мелочам. Он продолжал как ни в чем не бывало посасывать изжеванный конец сигары и упорно выпускал струи дыма в направлении Мейера. Да, трудно воображать себя семнадцатилетним и восхищаться весной, глотая сизый дым и стараясь понять, что тебе говорит посетитель.