Елена Грушко: Следствие поручено мне. Повести о милиции

Итак, вечерний город переживал час пик. На автобусных остановках, в кинотеатрах, в магазинах, в домах — всюду бурлила жизнь. Кому-то было не продохнуть в хлопотах. Кто-то спешил. Кто-то предвкушал вечернее удовольствие, кто-то изнывал от скуки.

Валентина Николаевна Репина, накручивая телефонный диск, дозванивалась до диспетчерской такси, чтобы отправить домой свекровь и ребенка.

Инженер Эдуард Головин, двадцати трех лет, посвистывая, шел в церковь. Но не молиться, а к приятелю, пообщаться. Потому как отец приятеля кем-то там в церкви работает.

Андрей Высокое и Валерий Кушаков, одиннадцатилетние сорванцы, самозабвенно гоняли шайбу на залитом льдом клочке двора. Шестилетняя Наташенька Котесова, укутанная в шубу, упорно карабкалась на горку.

Секретарь парткома Геннадий Сергеевич Горовой заканчивал совещание. Шофер Слава Балаш «дошаманивал» карбюратор. В кафе «Зеленый огонек», где распивать спиртные напитки строго воспрещается, двое приканчивали бутылку «Стрелецкой». Таксист Борис Хондожко, уловив в эфире привычное: «Такси, такси, кто свободен?» — ответил в микрофон: «Семьдесят третий, освободился на улице Запарина»…

Дежурный подбежал к двери сберкассы 5380/53 по улице Ленинградской, 67 и убедился, что бежал напрасно: девушки спокойно работали, широкое окно мирно затеняли зеленые шторы. Сдержав нарастающий гнев, он шепотом обратился к старшей:

— Опять!

— Что — опять? — изумилась та.

— Что, что… Сами не знаете — что! — рассердился дежурный. — Сигнализация.

— Да мы-то тут при чем? Она сама.

— Не может она сама. Это вы ногами своими дергаете туда-сюда.

Девушки прыснули. Дежурный смутился.

— Третий раз сегодня, да вы что? Шутки вам это?

— Какие шутки, честное слово — не касались, — дружно загалдели девушки. Их убежденность несколько остудила гнев дежурного. Разбирала досада: сорвал оперативную группу, сам прибежал… Видимо, где-то замыкание, вот и вся причина.

— Ох, девчата, доиграетесь вы, — для порядка пригрозил дежурный.

Если бы он знал, что его слова неожиданно станут пророческими, что они сбудутся меньше чем через час — события развернулись бы совсем иначе…

Едва за сержантом закрылась дверь, девушки дружно рассмеялись:

— Они что сегодня, белены объелись?

— Прибежал, дышит… Хы-хы-хы!

— А как он на тебя посмотрел, Светка 1 Обалдеть! Верь моему слову — сохнет!

— Вот еще! — фыркнула Света, и все снова залились смехом.

Каждая из них — Полина, Света, Валя — прекрасно знала, что они должны были сделать сейчас. Собственно, они должны были еще утром проверить надежность тревожной связи. Если сигнализация срабатывает ложно, необходимо немедленно поставить в известность заведующую, вызвать монтера, закрыть входную дверь и принять меры к охране. Но ни у одной не шевельнулась тревога. Даже не тревога — элементарная дисциплинированность: вот еще, потом же над тобой смеяться будут! Трусиха! Делать больше нечего — заведующую беспокоить, монтера искать. И так голова кругом идет: больше шестисот посещений, полный сейф денег. Вот-вот инкассатор подъедет, а деньги не пересчитаны, не оформлены. Да и домой хочется. А бандиты — бросьте эти сказки. Это все на инструктаже запугивают. А уже кто поработал, знает — их нет и не бывает. Это в кино, в книгах. А у нас они откуда — от сырости?

Все реже хлопала дверь. Наплыв посетителей постепенно стихал.

— Скорей бы домой, девочки.

— Не говори.

Вот и еще один посетитель ушел. Мельком глянув на часы — без трех минут семь, Полина вынула из кассы деньги и принялась их считать. Сегодня вносили квартплату, надо успеть к приезду инкассатора. Светлана тоже склонилась над столом. И опять ни одна из девушек даже не вспомнила об инструкции: словно бы в насмешку буквоедам, сочиняющим все эти инструкции, сидели перед окнами, ярко освещенные светом. Дверь оставалась открытой. Толстые пачки трехрублевок, пятерок, десяток трепыхались в их проворных руках. Валя подошла к телефону, позвонила знакомой. Поговорив, положила трубку раньше, чем успел отключиться телефон подруги.

Полине послышалось: наружная дверь словно бы открылась. В тамбуре, ей показалось, шла какая-то возня, однако в зал кассы никто не заходил. «Мальчишки, наверное, балуются, — успела подумать она. — Надо пойти турнуть». Но тут внутренняя дверь сберкассы с треском распахнулась от удара ногой и невысокий, в светлом, выскочил на середину. Лицо его было безглазо, безносо, и только голос — истеричный, взвинченный, как у мальчишки, играющего на задворках в войну, — дошел до ее сознания: