Сергей Иванов - Смерть двойника

— Ты машину водишь? — спросил он как-то слишком отрывисто.

— Надежда научила…

— Покажешь!

Сева кивнул.

Пауза проползла между ними невидимой черной кошкой. В принципе-то Борис интересовался правильно. Сам он, как считалось, водил машину классно, и Двойника могли заподозрить по этой, в сущности говоря, мелочи… Но как-то не ладился разговор, скользил. Вернее всего, потому, что в Двойнике чувствовалась какая-то неприятная независимость… Подумаешь, Райкин нашелся! Да кому бы ты нужен был, попугай, если б не существовало меня!

А Двойник держался так, словно кому-то был нужен и без Бориса. И причем не то чтобы он хотел перед Борисом погордиться или позлить его. Нет, Двойник даже, скорее, хотел бы это скрыть. Но просто оно сидело у него внутри.

Надька вошла в комнату, сразу услышала повисшую опасную паузу. Глянула на Севочку, на Бориса. Принялась срочно латать ситуацию:

— Тебе какую пижаму? Испанскую или фламандскую? Такие слова, несомненно, поднимали Борисов престиж прежде всего… в его собственных глазах.

— Да клади обе, — сказал он лениво, — я теперь что-то потею ночами…

И Надьке стало неловко за своего… мужа, ведь не говорят о таких вещах в приличных компаниях. Однако пересилила себя:

— Я тебе положу и домашний «Адидас», и уличный.

— А кто носит «Адидас», тому любая девка даст! Сам понял, что зря это бабахнул, что невольно старается работать на Двойника.

— Немного еды положи хорошей, консервиков. Потом вискаря, пива и джин — мало ли там кого из врачей угостить придется… У меня отдельная палата?

— Конечно! — ответила Надежда с надлежащей четкостью.

И Борис, наконец, почувствовал себя комфортно, мог распустить хвост… А что у него было в жизни интересов-то? Деньги заработать, да вот похвалиться… Ну, выпить еще. Об этом подумал Огарев и как бы пожалел Двойника. Постарался изобразить на лице восхищение и зависть такими и прочими возможностями своего хозяина. Почувствовал, что получается плохо, и поскорее отвернулся к окну.

И снова Надька услышала опасность, почти вбежала в каминную.

— Все! Поехали!

Едва выбрались из поселка, где Бориса, конечно, знали слишком многие, он остановил машину, бросил Двойнику:

— Ну-ка садись за руль!

Двойник вполне прилично тронулся с места. Но дальше сразу стало видно, что едет он слишком осторожно, слишком «неопытно». Как это ни покажется странным, именно такие вот и попадают в дорожные неприятности… И подумав это, Борис невольно обрадовался, но тут же одернул себя — ведь от Двойника слишком многое сейчас зависело. Так что, наоборот, дай Бог ему здоровья… до поры, до времени.

— Спокойнее! — сказал он Двойнику. — Слышь, чего говорю: спокойнее! Ты на дороге должен быть король, понятно? Тем более едешь на такой послушной машине… А ну-ка вылезай, — и снова сам сел за руль. — Следи! — Поехал стремительно и в то же время плавно — так сокол, наверное, падает с небес на какую-нибудь зазевавшуюся дурочку. — Учись, пока я жив!

Слова эти чуть не заставили Севу вздрогнуть.

У подъезда к Москве Борис снова остановил машину:

— Давай, Надька, теперь твоя очередь. Волоки меня в больницу… там у тебя все схвачено?

Надька в ответ лишь покачала головой: задает какие-то дурацкие вопросы, что она, как говорится, первый день замужем? Борис кивнул, улыбнулся: мол, извиняй, запарился. Потом бросил Двойнику:

— А ты погуляй пока, через час она тебя подберет в начале старого Арбата со стороны Смоляги. Понял?.. Смысл разговора с Робертом тебе ясен, так? Ну тогда будь здоров!

Ему еще хоть немного хотелось побыть с Надькой вдвоем… Редко у него в последние годы возникало такое желание. И вот появилось… из-за Двойника…

Надька тронула машину. Борис смотрел на ее такой внимательный, чисто бабский профиль. За рулем Надька вовсе не выглядела прожженной, все испытавшей бабой. Борис приобнял ее за плечи:

— Опасные времена! А мы все равно прорвемся, точно, Надьк?

Именно в эту минуту она абсолютно пронзительно почувствовала свое предательство и пожалела о нем.

Но возвращаться было уже слишком далеко!

— Останови, пожалуйста.

Остановил.

— И… ты в самом деле слишком осторожно водишь. На него совсем не похоже.

Сева глянул с удивлением. Надька опустила глаза.

Это была середина дня, октябрь, шоссе абсолютно пустое в оба конца и прямое, как полет стрелы.

— Что-то случилось, Надя?

Он так говорил это слово «Надя», как не говорил никто никогда в ее жизни — ни мать, ни даже бабушка Груша, родная Аграфена Ивановна.