Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Петр Кузьмич застегнул брюки, оправил пиджак, спустил воду и вышел из кабинки. Он намыливал руки над раковиной умывальника, когда его вдруг осенило: елки-палки, при чем тут темные очки? В день покушения на Дугоева с самого утра поливал дождик, а тучи висели так низко, что полдень больше напоминал ранние сумерки. Да нет, конечно, в Москве хватает идиотов, которые ради сохранения так называемого имиджа готовы ходить без штанов, а не то что в солнцезащитных очках. Некоторые ухитряются не снимать эти самые очки даже в ночном клубе, рискуя пронести мимо рта выпивку и снять на ночь особь не того пола. Но все они — просто гламурная шваль или зеленое дурачье, пытающееся за нее сойти. Кем бы ни были эти модники, они не телохранители, не стрелки, способные навскидку, почти не целясь, по своему выбору попасть в любую точку на движущейся мишени.

Умение отменно стрелять и манера не снимать темные очки даже в сумерках являли собой достаточно редкое сочетание качеств. Петр Кузьмич, при всем его богатейшем опыте, столкнулся с таким сочетанием только однажды — совсем недавно и очень ненадолго. Естественно, то, что существует в одном экземпляре, может существовать и в двух, и в тысяче; не исключено, что телохранитель нацепил эти дурацкие очки нарочно, в силу каких-то сугубо личных причин не желая быть узнанным. Но нельзя было исключать и другой, крайне нежелательный вариант, который грозил уже не просто крупными, а просто-напросто катастрофическими осложнениями.

Кое-как обтерев ладони бумажным полотенцем, Петр Кузьмич Стрельцов почти бегом вернулся в кабинку и торопливо, словно боясь, что кто-нибудь отнимет у него это сомнительное сокровище, завладел лежавшей на крышке смывного бачка газетой.

По дороге Глеб переменил решение и внес кое-какие коррективы в первоначальный план, при детальном обдумывании показавшийся ему таким же высокопарно-глупым и заведомо обреченным на провал, как и самоубийственная затея Черного Барса с этим дурацким марафоном. В результате этой корректировки то, что изначально составляло основную суть упомянутого плана, отошло на второй план, превратившись в мелкую, незначительную с виду деталь — этакий винтик, скрепляющий между собой детали ударно-спускового механизма. Винтик как таковой, сам по себе — сущая чепуховина, особенно если не знать, откуда он выпал, — но без него грозное оружие превращается в кусок железа, такой же бесполезный, как валяющийся в канаве ржавый обрезок водопроводной трубы.

Микроавтобусы, в которых были устроены раздевалки для участников организованного Дугоевым публичного самоубийства, стояли в дальнем углу пустующего складского ангара, метрах в пятидесяти от освещенного фарами, окруженного толпой пространства импровизированной спортивной арены. Здесь же находилась и машина скорой помощи. В ее кабине горел потолочный плафон, в тусклом желтушном свете которого скучающий водитель читал спортивную газету, краем уха завистливо прислушиваясь к выкрикам распорядителя и похожему на штормовой прибой реву толпы. Ему оставалось только посочувствовать: бедняга не имел права присоединиться к публике, поскольку кому-нибудь из спортсменов в любой момент могла понадобиться срочная госпитализация. Салон «скорой» тоже был освещен, и через распахнутые задние двери Глеб увидел усталого врача в форменном комбинезоне, который, отрабатывая полученный от устроителей шоу гонорар, слой за слоем лепил марлю и пластырь на почерневшую переносицу предыдущего соперника Дугоева. Пациент шипел сквозь стиснутые зубы, дергал головой и сдавленно матерился. Снаружи у дверей, наблюдая за процессом, стояло несколько человек — три или четыре охранника в черных майках и заправленных в высокие ботинки камуфляжных брюках и какой-то суетливый тип в спортивном костюме — секундант, а может быть, тренер. Впрочем, последнее представлялось Глебу сомнительным: судя по обстановке, вряд ли кто-либо из участников данного мероприятия поставил о нем в известность своего менеджера.

Он тенью проскользнул за спинами жадно глазеющих на кровь охранников и тихо растворился в сумраке за микроавтобусами. Здесь пахло сырым цементом, дизельным топливом и табачным дымом, в темноте разгорались и гасли огоньки двух или трех сигарет. Со стороны ринга доносился рев толпы и усиленный мегафоном голос рефери, который возвещал результат очередного поединка.

— Четыре — ноль, — произнес в темноте негромкий хрипловатый голос. — Выносливый черт!