Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

— И это тоже.

— Какой еще СПС? — уцепилась за незнакомое слово сбитая с толку Ирина.

— «Сапсан», — пояснил Глеб. — Это такой сокол. Товарищ генерал обожает соколиную охоту. Помнишь, у Булгакова: его превосходительство любил домашних птиц и брал под покровительство хорошеньких девиц…

— Послушайте, вы это серьезно? А меня вы спросили? — возмутилась Ирина, поняв наконец, что это не шутка и не розыгрыш. — Я вам кто — крепостная? Это что тут у вас — сделка купли-продажи?

— Я тебя не продаю, а просто сдаю в краткосрочную аренду, — возразил Глеб. — Вернее, на ответственное хранение. Под расписку.

— То есть спорить бесполезно, — многообещающим тоном констатировала Ирина.

— В данный момент — увы, да. Абсолютно.

— Убью интригана, — пообещала Ирина.

— Меня Федор Филиппович защитит, — спрятался за начальство Сиверов. — Боевое самбо, дзюдо… Знаешь он какой!

— Не будет он драться с женщиной, — безнадежно отмахнулась от его болтовни погрустневшая Ирина. — Особенно из-за такого скользкого типа, как ты.

— Факт, — вставил словечко в их диалог на всякий случай отодвинувшийся вместе со стулом к самому окну генерал.

— Знала бы — взяла с собой работу, — окончательно загрустила Ирина. — Что же я тут буду делать целую неделю, уже не говоря о двух? С меня же заказчик голову снимет!

— Ну, раз уж отдыхать тебе невмоготу…

Жестом фокусника Глеб извлек из-за печки незаметно пронесенную в дом сумку, а из сумки — ноутбук жены. Ирина обреченно вздохнула, Федор Филиппович молча покачал головой: похоже, этот хитрец все заранее продумал.

— Я тебя все-таки убью, — пообещала Ирина.

— Обязательно, — сказал Сиверов. — В порядке живой очереди.

Над лесом быстро сгущались сумерки, казавшиеся особенно скоротечными и темными здесь, в гуще молодого осинника, куда почти не проникали отсветы угасающего за пеленой облаков октябрьского дня. Набросанная поверх свежей могилы куча старого валежника при таком освещении напоминала груду чудовищно крупных рыбьих костей, оставшуюся после пиршества какого-то великана, у которого сегодня, по всему видать, был рыбный день.

Уже припорошенные нападавшей с деревьев листвой ветки были частично разбросаны и присыпаны вывороченным снизу рыжим суглинком. Темневшие кое-где на серебристо-серых от старости сучьях и жухлой траве пятна крови в сумерках казались черными, как отработанное моторное масло. Прямо от могилы начиналась, уходя куда-то в заросли, полоса примятой травы, густо помеченная все теми же черными пятнами и брызгами. Если бы здесь и сейчас очутился человек, наделенный элементарными навыками следопыта и хоть каким-то воображением, с ним мог бы случиться сердечный удар или, как минимум, приступ неконтролируемой паники: следы прямо и беспристрастно указывали на то, что некто совсем недавно выбрался из засыпанной землей и замаскированной валежником ямы, прополз с десяток метров, пачкая траву и мох своей кровью, а затем поднялся на ноги и убрел куда глаза глядят. Сумерки и воображение дорисовали бы и без того жуткую картину, и случайный свидетель с дикими воплями ринулся бы напролом через кусты, спасаясь от вышедшего на охоту вурдалака.

Собственно, человек, который в полубессознательном состоянии медленно, но упорно продвигался вперед через молодой осинник, на вид мало отличался от восставшего из могилы покойника. Несмотря на прохладу осеннего вечера, которую правильнее было бы назвать холодком, он был голый по пояс. Его обнаженный торс покрывали грязные разводы; кровавые лохмотья — все, что осталось от приобретенной в дорогом бутике белоснежной рубашки, — частично были обмотаны вокруг головы, а частично — вокруг правой руки в районе локтевого сгиба. Ниже повязки руку покрывала страшная на вид, мокро лоснящаяся кора запекшейся, перемешанной с землей крови; человек поддерживал раненую руку здоровой, пальцы которой сжимали пистолет — тот самый, из которого в него стреляли. Кровь и грязь покрывали лицо, превращая его в кошмарную маску, в прорезях которой отсвечивали мертвенным блеском мутные от нестерпимой боли глаза и оскаленные зубы. Он брел, пьяно покачиваясь, спотыкался, падал, но снова поднимался и продолжал путь, стараясь ни на йоту не отклониться от маршрута, который пару часов назад привел его на дно братской могилы.

Вернуться по собственным следам — это было для него жизненно важно, в противном случае весь проделанный путь не имел смысла: он не был столь самонадеян, чтобы рассчитывать выбраться отсюда самостоятельно, своим ходом. В машине, в тайнике под водительским креслом, лежала аптечка, а в ней — пневматический шприц с боевым анестезирующим средством. Один укол препарата, доступного далеко на каждому бойцу спецназа, снова сделает его человеком, несмотря на адскую боль в перебитой руке и чудовищную кровопотерю. Этот кратковременный прилив активности впоследствии будет стоить ему нескольких лет жизни, но что с того? До старости еще надо дожить, и кому они нужны, эти несколько лет прозябания на кефире и овсяной кашке!