Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

— Что хочешь, дорогой? — осторожно поинтересовался Фархад, на всякий случай став под прикрытие стены, чтобы выстрел сквозь дверь не мог навредить ему даже случайно. — Ты кто такой, э?

— Открывай, поговорить надо, — сказал незнакомец. — Ты кто — Фархад или Макшарип? Давайте, уважаемые, открывайте, я не участковый!

— Что хочешь, скажи, да? — зачем-то коверкая русские слова гораздо сильнее обычного, словно и впрямь пытаясь сойти за горца, только вчера спустившегося в долину за солью, настаивал Фархад.

— Если хочешь, конечно, скажу, — пообещал стоящий за дверью неверный. — Прямо тут, громко, вслух… Не уверен, что это тебе понравится, но, если ты настаиваешь… Такое имя: Залина Джабраилова — тебе что-нибудь говорит?

— А, шайтан… — пробормотал Фархад и оглянулся через плечо на коридор, в котором по-прежнему клубился предательски пахнущий горелой травой дым. — Я открываю, — предупредил он. — Если с тобой ОМОН, учтите: у меня бомба, «мертвая рука». Разожму пальцы, и вас никакой Склифосовский не соберет!

— Да ладно заливать, — послышалось сквозь дверь. — Открывай уже, смертник, шахид недоделанный! Что за шутки, земляк, какой ОМОН? Вы что тут, гостей ждете? Смотри, а то поверю и уйду от греха подальше. Где тогда искать меня станешь, чурка ты с глазами?

На «чурку» Фархад, разумеется, обиделся, но угроза незнакомца уйти, унеся с собой информацию о Залине, подействовала. Татарин допускал, что девчонка, выйдя из квартиры, побежала прямиком в милицию и все там рассказала, но… Во-первых, не далее как час назад он действительно беседовал со знакомым капитаном из местного райотдела (разговорчивый Фархад умел быстро обзаводиться полезными знакомствами), и тот клятвенно его заверил, что никакая Залина Джабраилова к ним в «обезьянник» не поступала. А во-вторых, если даже за спиной у незнакомца прячется целая рота спецназа, что с того? Что прикажете — занять оборону и держаться до последнего, как защитники Брестской крепости? Дверь в квартире хлипкая, да и не существует дверей, способных выдержать профессиональный штурм. А если штурм начнется, минимум, что светит Фархаду Назмутдинову, это четвертак, а максимум — пуля, и за смерть его никто не будет отвечать: шлепнули и шлепнули, туда ему, террористу, и дорога. Между тем, если не оказывать сопротивления и сдаться добровольно, пришить ему можно разве что укрывательство находящегося в розыске Макшарипа — ничего более тяжкого Фархад просто не успел совершить…

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове у Фархада, пока его рука тянулась к торчащему в замке ключу с висящими на нем миниатюрными четками. Замок был под стать двери — старый, серийный, примитивный, как булыжник, из тех, которые знающий человек может открыть ногтем мизинца. Старая, ослабшая пружина дважды негромко щелкнула; Фархад открыл дверь, готовый поднять руки к потолку, и незнакомец вошел в прихожую.

Переступив порог, он прикрыл за собой дверь, снял и спрятал в нагрудный карман рубашки очки, после чего приветливо сообщил:

— Короче, джигит, вы с корешем, по ходу, мне солидные бабки весите. Родственница ваша потерялась, нарвалась на неприятности, а я ее, типа, отмазал. Причем не просто так, а, как говорится, не щадя живота своего… Видал? — Он повернулся в профиль, демонстрируя приличных размеров и устрашающей расцветки синяк на левой скуле. — Пострадал, сука, в бою за девичью честь. Так что, как ни кинь, за труды мне причитается. Обсудим?

Из-за угла прихожей послышалось отчетливое цоканье задвижки автоматного предохранителя. Незнакомец покосился в ту сторону, полунасмешливо приподняв бровь, и демонстративно принюхался. Он был выше среднего роста, уже не очень молодой, с серебром в коротко, почти под ноль, остриженных волосах, но подтянутый и крепкий, а главное, самоуверенный, как десяток солнцевских братков в одном флаконе.

Фархад Назмутдинов, друзья детства которого мало чем (кроме возраста, конечно) отличались от этого типа, почувствовал себя в своей тарелке.

— Что ты гонишь? — выпятив грудь, спросил он. — Какие бабки, ты кому предъявляешь? Ты, вообще, вкурил, с кем базаришь, тютя столичная?

— Я милого узнаю по походке, — не совсем понятно ответил гость и вдруг вызверился, да так, что даже чалившийся три года на лагерной шконке Фархад Назмутдинов по кличке Татарин вздрогнул и попятился. — Ты на кого хвост задираешь, шланг обрезанный?! Ты перед кем пальцы гнешь, гастролер поволжский? Что ты сепетишь, когда расклад ясный: ты мне — зелень, я тебе — твою бабу в целости и сохранности… Какие предъявы, что, сука, непонятно?!