Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

— У меня, в отличие от некоторых, регистрация в порядке, — напомнил Фархад.

— Много тебе будет от этого пользы, когда менты заглянут под кровать, — резонно возразил Макшарип. Фархад скривился: под кроватью лежали два автомата Калашникова, шесть запасных рожков к ним, цинк патронов, три пистолета и четыре гранаты. На что им этот арсенал, Макшарип, честно говоря, представлял смутно, а Фархад, кажется, думал, что так и должно быть: они — воины ислама, а какие воины без оружия? — Что сказал уважаемый Саламбек?

— Что он сказал, — медленно остывая, передразнил татарин. — Что хорошего он мог сказать? Сказал, что Махмуда и еще двоих наших застрелил в парке какой-то неверный. Сказал, что вся ответственность за судьбу операции теперь ложится на нас — на меня и на тебя, старый ишак. Сказал, что девушка понадобится завтра. Сегодня вечером нам передадут пакет, а завтра она должна доставить его на станцию «Лубянка». Ну, и что мы теперь станем делать?

— Пошли туда Гавриловну, — посоветовал Макшарип. — Или надень хиджаб и поезжай сам. Немножко изменишь походку, и никто ни о чем не догадается.

Он коротко фыркнул, найдя свою идею весьма остроумной.

— Почему я?! — искренне возмутился Фархад, который выпил не так много, чтобы по достоинству оценить юмор напарника. — Отправляйся туда сам, и сам объясняйся с Юнусовым. В конце концов, это ты упустил девчонку, а не я!

— Но по телефону говорил ты, — хладнокровно парировал Макшарип. — Что тебе стоило сказать этому незнакомому человеку, что девушки нет? Что она умерла или что Махмуд незадолго до смерти увез ее в какое-то другое место…

— Какому незнакомому человеку?! — окончательно взбеленился Фархад. — Кого ты называешь незнакомым — Саламбека Юнусова?!

— Кого же еще? Я его никогда не видел, не слышал его голоса и незнаком с теми, кто его знает. Мне неизвестно, откуда он родом, что у него за семья, кто его родители, что думают о нем уважаемые люди, так почему меня должно заботить мнение этого незнакомца?

— Тебе надо бросать курить эту дрянь, — тоном, каким ставят неутешительный диагноз, объявил татарин. — Однажды ты нас погубишь и даже не заметишь этого.

— Следи за собой, брат, — посоветовал Макшарип.

Судя по выражению лица, Фархад хотел сказать в ответ что-то крайне ядовитое, но не успел: ему помешал звонок в дверь.

— Кто это? — испугался татарин. — Пакет должны принести только вечером, и не сюда, а в закусочную рядом с гостиничным комплексом…

— Гавриловна, — предположил Макшарип, затянувшись самокруткой. — С участковым. Не надо было швыряться бутылками и топать, как верблюд в железных сапогах. И я сто раз говорил тебе: не хлопай дверью, Фархад, дорогой! И кто, скажи, пожалуйста, в конце концов нас погубил?

— А, шайтан! Да ниспошлет Аллах проклятье на твою голову за твой длинный язык!

— Кричи громче, — посоветовал Макшарип. — Вдруг они еще не поняли, что мы дома? Надо открывать, дорогой, пока они не вызвали спецназ. Хотя бы посмотри, кто пришел. Может, это наша девчонка нагулялась, соскучилась по тебе и решила вернуться?

Нащупывая рукоятку торчащего сзади за поясом брюк пистолета и стараясь ступать бесшумно (чему немало препятствовали скрипящие и визжащие на разные голоса половицы), Фархад вышел в прихожую и посмотрел в глазок. У него за спиной послышался скользящий лязг затвора, но, оглянувшись, татарин не увидел ничего, кроме ведущего в кухню короткого коридора. В кухне еще клубился серый дым, пахнущий совсем не так, как должен пахнуть сгоревший табак, но старый воин Макшарип Сагдиев оставался воином независимо от количества выкуренной анаши: он уже занял позицию за углом прихожей с заряженным автоматом наперевес. По грехам его, половины которых он не совершал, а половину второй половины совершил по принуждению, ему полагалась пуля или пожизненный срок; терять, таким образом, было нечего, и Макшарип с присущим ему философским спокойствием был готов в любую минуту принять последний бой не на жизнь, а на смерть. Жизнью он давно не дорожил (особенно той, которую могла предложить ему российская система исполнения наказаний), а смерти боялся гораздо меньше, чем тоскливой, никому не нужной тягомотины бесконечных допросов, побоев, пыток и лживых обещаний скостить пару лет, если он пойдет навстречу следствию.

Испытывая весьма неприятное чувство оттого, что за спиной у него прячется обкуренный в хлам отморозок с заряженным автоматом, Фархад через глазок разглядывал стоящего на площадке остриженного наголо человека в темных солнцезащитных очках. Пока он этим занимался, человек протянул руку вперед и вверх, и над головой у татарина опять задребезжал дверной звонок.