Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

Верна была эта версия или нет, но она превосходно объединяла противоречащие друг другу утверждения Фархада и человека из белого пикапа. Если предположить, что оба знали правду и каждый сообщил собеседнику только часть ее, а потом мысленно поменять их местами, итог получался прежний. Залина, будто наяву, представила себе того человека из Махачкалы, поющего сладкие песни об уготованной ей роли домохозяйки и угощающего отравленным чаем, и Фархада, втолковывающего Мамеду, какая это честь для его сестры — принять мученическую смерть за ислам.

Когда вечером Фархад снова принес ей чай, Залина изловчилась и вылила напиток в стоящий на подоконнике цветочный горшок. Уснул или нет росший в горшке цветок, сказать было трудно, но у Залины на этот раз сна не было ни в одном глазу, и, когда через час в комнату заглянул Макшарип, ей стоило немалых усилий притвориться спящей.

Через два дня кончики листьев у бедного цветка пожелтели и начали сворачиваться в трубочки. Вряд ли на растение подействовало снотворное — скорее, виной всему была температура воды, чересчур высокая для тонких беззащитных корешков. Залина мысленно попросила у цветка прощения, но иного выхода у нее не было: оконная рама оказалась наглухо заколоченной гвоздями, а форточка была привинчена к ней шурупами, которые Залине не удалось вывернуть ни голыми руками, ни с помощью заколки для волос — единственного инструмента, которым она располагала. Поэтому она снова вылила принесенный одним из своих тюремщиков чай на корни многострадального растения и была вознаграждена: поздно вечером ей удалось подслушать происходивший в соседней комнате разговор.

Перед этим Фархаду кто-то позвонил по телефону. Разговор был короткий и со стороны татарина состоял, в основном, из междометий, по большей части утвердительных. Лишь в самом конце он отчетливо произнес: «Да, уважаемый, я все понял!», — и положил трубку.

В большой комнате бормотал и вскрикивал телевизор: Макшарип смотрел футбол. Залина услышала, как Фархад, раздраженно топая, вернулся из кухни, где говорил по телефону, и шумно повалился на диван.

— Звонил Махмуд, — сообщил он, хотя его никто ни о чем не спрашивал. — Сказал, план меняется, надо еще подождать. Шайтан! Мне уже до смерти надоело нянчиться с этой девчонкой!

Макшарип отреагировал на эту реплику неопределенным мычанием, означавшим, по всей видимости, призыв к философскому восприятию действительности, повлиять на которую они с напарником были не в силах.

— Клянусь, — продолжал Фархад, — если это продлится еще хотя бы три дня, я не выдержу и ночью наведаюсь-таки к ней в комнату. Разве они не понимают, что я живой человек, мужчина? А она — просто мясо, которое вот-вот пропадет зря… Она не была замужем, ты знаешь? Настоящий лакомый кусочек! Что ты об этом думаешь, многоуважаемый Макшарип? Или ты уже перестал думать на эту тему, а?

Макшарип опять проворчал что-то неразборчивое, но явно неприязненное.

— Э! — воскликнул Фархад. — Ты человек или машина? Махмуд приказал это, Махмуд приказал то… Махмуд — уважаемый человек, но он не станет ругать нас за то, о чем не узнает! Девчонка спит, как мертвая, этой дрянью можно свалить с ног слона…

Макшарип опять что-то проворчал.

— Сам ты дырка в заборе! — сердито закричал на него татарин. — Разве можно сравнивать?

Макшарип снова что-то пробубнил; на этот раз Залина разобрала целых два слова: «кулак» и «оторву».

— Вот тупоголовый баран! — в сердцах воскликнул Фархад и раздраженно заходил по комнате, стуча какими-то ящиками и с дребезгом роняя что-то на пол. — Куда, куда… — откликнулся он на очередную неразборчивую реплику напарника. — На Ленинградку, пар спускать! Вернусь, когда получится. А ты, раз такой правильный, карауль эту спящую красавицу сам!

И ушел, напоследок так ахнув дверью, что в окнах мелко задребезжали стекла.

Примерно через час, когда кончился футбол, Макшарип тихонько заглянул в комнату. Залина обмерла от страха, изо всех сил стараясь дышать ровно, как спящая. Ей пришло в голову, что Макшарип решил воспользоваться отсутствием напарника и сделать то, чего не позволил Фархаду. Но тюремщик лишь молча постоял на пороге, вслушиваясь в ее ровное дыхание, и вышел, бесшумно притворив за собой дверь.

Это было вчера. Ночь Залина провела без сна, раз за разом прокручивая в уме подслушанный разговор. Она выросла в высокогорном Балахани, и ее кругозор, разумеется, был намного уже, чем у молодой москвички или хотя бы уроженки Махачкалы. Но это вовсе не означало, что она глупа, да и речи Фархада не допускали двоякого истолкования. О возможных посягательствах на свою девичью честь Залина думала в самую последнюю очередь — как раз это ее ни капельки не удивило, похоть читалась в глазах татарина так же ясно, как если бы его намерения были крупным шрифтом отпечатаны у него на лбу. Но вот то, что он говорил об ее пребывании здесь и ее дальнейшей судьбе, заставляло сердце испуганно сжиматься. Как он сказал — просто мясо? Мясо, которое скоро пропадет… План изменился, надо подождать, но ожидание не будет длиться вечно, а когда оно закончится…